Скользкий, бездушный и обаятельный, как дьявол.
Но Клиндер напоминал ему кого-то ещё. Кого-то, кого было не так просто скинуть со счётов.
– С тобой все в порядке? – спросил доктор.
Майк кивнул, проглотив готовую было сорваться едкую реплику.
Клиндер повернул к себе зеркальце заднего вида и, скорчив гримасу, стал рассматривать свои зубы.
– Удивительно, что ты не видел меня по телеку, сынок, ведь я у нас – штатный эксперт.
– В какой области?
Они остановились на красный свет.
– Во всех. Я нравлюсь камере. Я говорил тебе когда-нибудь, что раньше снимался в кино? Тогда-то я и встретился с твоей мамой. Я играл настоящего мушкетёра.
Майк попытался вспомнить мушкетёров. Все, о чем он мог думать, была Аннетта и её груди. Что он там сказал о его маме?
– Это было в начале сороковых. Прототип Клуба Микки-Мауса. Я там был распорядителем. НУ КАК, МЫ ЕЩЁ РАЗВЛЕКАЕМСЯ?
Он прокричал эти слова, и Майк вздрогнул от неожиданности.
– Прости. Это была моя реплика, которой открывалось каждое шоу, – глаза Клиндера подёрнулись дымкой воспоминаний. – Лучшее время в моей жизни. Мне аплодировали стоя. Вызывали из-за кулис. Когда в тебе поселяется театральный чертёнок, от него чертовски трудно избавиться.
Да, Майк хорошо знал, что он имеет в виду. И это осознание потрясло его. Вот кого напоминал ему Клиндер – похотливый крикун, жизнерадостный жулик. Говорливый и одарённый. Никогда не сомневающийся в том, что у него есть право занимать место на сцене, не задумываясь, использующий свою власть. Всю жизнь распоряжающийся другими людьми, как шахматными фигурами, употребляющий свои таланты на приукрашивание и развитие идей, в которые не вкладывал ничего и за которые не брал на себя никакой ответственности. Чувствуя прилив тошноты, он понял: это было все равно что смотреться в зеркало.
Клиндер напоминал ему его самого.
Не обращая на него внимания, доктор продолжал:
– Они засняли несколько эпизодов, пытались продать их как киножурнал. Но на него никто не обратил внимания, – он улыбнулся. – Тогда они ибсенизировали меня.
– Ибсенизировали?
– Ну да, я стал совсем безобразным, когда мои гормоны вступили в игру.
Черт, как долго не загорается зелёный.
– Я был профи по части банджо, – пальцы Клиндера поползли по его обширному животу, он с ухмылкой принялся дёргать за невидимые струны. – Но я был уже совсем не мальчик. Никогда не замечал, что происходит с детьми-звёздами?
Да заткнётся ли он когда-нибудь? Господи, как же этот человек любит звук собственного голоса!
– Они так чертовски восхитительны, пока они дети. А потом наступает созревание. И вся их привлекательность сходит на нет, превращается в нечто смехотворное. Вот так и случилось со мной, – Клиндер закудахтал.
Это было абсолютно верно. Проклятье, этот красный свет собирается гореть вечно!
– Ибсенизировали?
– Настоящий Железный Дровосек. Из «
Чёрная машина подъехала к ним и остановилась впереди, не закончив поворот. Она включила фары, но не двигалась с места.
– У него была аллергическая реакция на серебряный грим. Страшно было смотреть – едва держался на ногах. Тогда его место занял Джек Хейли. Парень, должно быть, сильно огорчился, узнав об этом. Джек стал звездой. Звёздный час Ибсена был, когда он танцевал с Ширли Темпл.
Он помнил это.
– Но она не стала безобразной.
– Да уж, она стала послом Соединённых Штатов в Мали или чем-то в этом роде.
– А Бадди выкачивал деньги в Беверли…
Клиндер улыбнулся.
– … Хиллз, вот именно.
– Плавательные бассейны, – сказал Майк.
– Кинозвезды.
Клиндер опять согнул пальцы, и как раз в тот момент, когда оба они были уже готовы воспроизвести в уме начало соло на банджо Флэта и Скраггса, залп крупной дроби высадил заднее стекло. Осколки посыпались дождём на их головы и плечи.
– Господи помилуй! – воскликнул Клиндер.
Пригибаясь, Майк разглядел толстого китайца, высунувшего дуло дробовика из заднего окна чёрной машины, подъехавшей к ним сбоку. Та машина, что была спереди, сдала назад, пока не коснулась их бампером.
Вот дерьмо, подумал он. Опять начинается.
Но Клиндер не испугался – он кипел от негодования.
– Эй вы, долбоебы, что это вы тут затеяли?! – Он высунулся из машины и со всей мочи заколотил в тонированное стекло чёрной машины, загородившей им дорогу. На его плечах блестели алмазы, как у Майкла Джексона.
– Кто это? – спросил Майк, затиснувшийся под щиток.
– Корректоры, – сказал Клиндер. – Кто же ещё? Они просто пытаются нас запугать.
Майк сел на сиденье, и стекло в чёрной машине опустилось. Темноволосая женщина в больших солнцезащитных очках улыбнулась из окна. Между глаз у неё было что-то вроде татуировки. Буква «Х».
– Доброе утро, доктор, – сказала она.
– Иди в жопу! Вам что, идиотам, делать больше нечего?
– Мы хотим поговорить.
– Ну так позвонили бы мне.
– Не с тобой. Как дела, Майк? – спросила женщина. – Пейджер ещё при тебе?
Он кивнул, с удивлением пытаясь понять, как она может быть связана с Такахаши. С азиатом, постоянно держащим руку в кармане.
– Они дали тебе пейджер? – брызгая слюной, забулькал Клиндер. – Да… Да ты имеешь представление, кто это такие?
– Не особенно, – признался он.
– Классические социопаты! – он поднял вверх палец. – Держись от них подальше.
Майка позабавило, что Клиндер не сомневался в том, что он будет повиноваться ему, как повиновались все остальные.
– Почему?
– Почему? Почему?!! Они убивают людей, вот почему!
– Мне казалось, ты говорил, что мы все здесь мёртвые.
Водитель чёрной машины прошептал: «Боже мой!»
– Да, мы все мёртвые, – сказал Клиндер.
– Так каким же образом, черт возьми, они могут убить мёртвых людей? – спросил Майк.
Клиндер закатил глаза.
– Они
– Ты с ним или с нами, Майк? – спросила темноволосая женщина.
Клиндер или Корректоры? Таков ли был вопрос? Майк посмотрел на женщину с меткой между глаз. Сорок лет. Короткие тёмные волосы. Широкая кость. Её голос напоминал ему молодую Лорен Бэколл[42]: дым и гравий. Он перевёл взгляд на лысого, непомерно толстого Клиндера в его бумажной фуфайке. Человека, который загипнотизировал его, когда ему было десять
