Отец прожил жизнь, занимаясь таким респектабельным занятием, как торговля препаратами. Он вовсе не из тех, кто имеет двух ротвейлеров, золотые перстни на каждом пальце и продает «крэк» на задворках манчестерских ночных клубов – папа никогда не зарабатывал таких денег, потому что он торговал неправильными препаратами. Он продавал согревающий лимонный напиток от компании «Бичем» и таблетки от расстройства желудка. Я попытался представить, как он едет куда-то вглубь страны, к своему лучшему клиенту. Папа открывает чемоданчик, клиент разрывает пакетик с «Алка-зельцером» и пробует на язык. «Отличное дерьмо, приятель. Но только не вздумай подсунуть мне второсортный товар, иначе я позабочусь, чтобы твое безголовое барахло выловили из Ист-ривер. Сечешь, кореш?» Отец принадлежал к тем торговцем препаратами, которым выделяют служебную машину и идут пенсионные отчисления.
Ему приходилось немало ночей проводить вне дома, особенно после того, как он познакомился с темноволосой аптекаршей по имени Джанет с курорта «Ройял Лимингтон». Отец пошел на все, чтобы убедить ее купить весь ассортимент продуктов. Ради этого он даже оставил жену и единственного ребенка. С тех пор дома остались лишь мама и пятилетний я. Мы жили неподалеку от Лондона, я рос в полуотдельном доме с полуотдельным отцом. После официального развода родителей мне пришлось проводить одинокие выходные в отцовском домике, где стоял странный запах. Подобно отцу, которого эвакуировали во время войны, меня отправляли в незнакомый город – я ехал, прижимая к себе чемодан и несколько наскоро собранных игрушек, беженец на родительской войне.
Мне нечего было делать во взрослом отцовском доме за много миль от своих друзей, поэтому я приезжал и играл на пианино. Многие годы все субботы и воскресенья я проводил за пианино. Под пыльным табуретом обнаружился лишь один сборник нот: «Традиционные гимны для фортепиано», – и я играл их снова и снова. Поначалу я лишь пытался подбирать мелодии на слух, но со временем играл все увереннее, пока, наконец, не возомнил себя Элтоном Джоном в сверкающих башмаках на платформе в четыре дюйма – важной походкой я выхожу на сцену «Голливуд-Боул» и пою свой первый суперхит «Мой Бог ближе к тебе»
– Благодарю вас, леди и джентльмены. А теперь песня, которая мне очень нравится, давайте вместе – «Когда взираю я на дивный крест».
И я пропел бы все четыре куплета церковного гимна в стиле буги-вуги, экспромтом выдавая «Йе!», «О, бэби!» после слов «Встречал ли ты любовь и грусть такие, и терн сплетался ль в столь густой венец?» А потом, слегка сбавив темп, я выдаю припев «Возделаем пашню, посеем хлеба». И зрители поднимают руки с зажигалками и медленно раскачиваются. Внезапно над сценой вспыхивает фейерверк, и я перехожу к попурри из своих ранних хитов: любимые классические рок-н-роллы типа «Вперед, Христово воинство», «Иисус – возлюбленный души моей» и заглавную песню с последнего альбома: «Я знаю, что Спаситель жив». Последнюю песню я исполняю на бис, при заключительных аккордах делая два оборота вокруг собственной оси.
Наверное, если бы родители не развелись, я никогда бы не научился играть на фортепьяно, не учился бы музыке в колледже и не достиг бы головокружительных высот, когда мою песенку трижды прокрутили на радиостанции «Долина Темзы». Теперь я стал, по выражению отца, «сочинителем поп-музыки». Он очень мною гордился и временами звонил, чтобы сказать, что минуту назад по телевизору передали мои произведения.
– Да, рекламное агентство купило сто эфиров, папа, двадцать из них – в лучшее время.
– Должно быть, твоя музыка понравилась, раз ее показывают снова и снова.
Я тащил детей к дому, где нам предстоял воскресный обед, а навстречу по дорожке спешил отец. Длина дорожки десять ярдов, но он все равно надел шляпу. У отца была веская причина носить шляпу, хотя он и считал необходимым снимать ее в помещении. За те краткие два года, что отец провел с фармацевткой Джанет, она сумела уговорить его пересадить волосы. Хотя шевелюра не особо поредела, отец подверг себя болезненной и дорогой операции, и небольшие волосяные кустики с затылка перекочевали на лоб. Какое-то время казалось, что хирург добился поразительной оптической иллюзии, и мой отец снова обзавелся челкой. Но позади этого бастиона волосы продолжали редеть с угрожающей быстротой. Пусть крошечные пучки пересаженных волос героически удерживали плацдарм, волосяные сумки вокруг них опустели, оставляя пересаженный аванпост в полной изоляции.
Возможно, именно поэтому фармацевтка Джанет его и бросила. Теперь отцовская голова представляла классический пример мужской лысины: пространство от лба до макушки сияло гладким скальпом, и лишь ровная грядка пересаженных волос цеплялась за кожу, словно песчаный тростник за дюну.
Разговоров о папиной лысине мы никогда не заводили.
Отец повесил шляпу, а я старался не смотреть на него выше уровня бровей. Как только я переступил порог, папа тут же запер дверь и принялся занимать меня разговорами. Чем реже я с ним виделся, тем больше у него накапливалось историй, которые он рвался мне поведать, и ничто не могло отвлечь его от немедленного пересказа горячих новостей минувшего месяца.
Главные новости этого часа: папин друг Брайан купил в Бельгии новую машину, на чем сильно сэкономил. А еще в банке теперь по-другому формируют очередь, и приходится брать чертов квиток с номером. И наконец, никаких больше счетов он оплачивать не станет, пока они раз и навсегда не разберутся с чертовыми телефонными кодами. Но сначала о новой машине Брайана…
Информация извергалась на меня без перерыва; то, что мне надо позаботиться о детях и заняться готовкой, в расчет не принималось. Я высадил Катерину у супермаркета, чтобы она купила хлеба и овощей, так что меня оставили следить за детьми в одиночку, а я умудрился еще и осмотреть отцовские шкафчики и отыскать порошок для изготовления подливки. Честно говоря, «порошок» – это слишком лестное описание того, что осталось после того, как я снял обертку. Это был темно-коричневый кирпич, окаменевший еще в меловой период. Дитя войны, отец ничего не выбрасывал. Из черствого хлеба получаются отличные черствые тосты. Масло из рыбных консервов хранится в рюмке для яйца, поскольку его можно использовать для жарки продуктов, если захочется придать рыбный вкус. Несколько лет назад, после того, как отцу вставили новый пластиковый тазобедренный сустав, он сказал, что не хочет знать, что стало с его прежней берцовой костью. По его виду я понял, что выкидывать ее отец считает расточительством. Из косточки наверняка бы получился наваристый бульон.
Я жарил мясо, слушал отца и присматривал за детьми, но такое сочетание не под силу ни одному смертному.
– Брайан собирался купить двухлитровый «мондео», но остановился на 1, 6, учитывая, какой налог берут на бензин.
Милли уронила стаканчик с крышкой, который я неплотно закрыл, и молоко потекло по полу. Что на это сказал отец? «Ничего страшного, я сейчас подотру» или «Давай подержу Альфи, пока ты будешь вытирать»? Нет. Он сказал:
– У этой модели тоже есть антиблокировка тормозов и усилитель руля, но купив ее у бельгийского продавца, Брайан сэкономил три тысячи фунтов. Представляешь?
