выяснять нечего. Видя, что в его глазах начали прыгать смешинки, я вздохнула и попятилась поближе к своей спальне. Кеша, не говоря ни слова, пошел по коридору, потом неожиданно обернулся:
– Мать!
– Что еще! – подскочила я.
– Ты у нас приколистка! – хмыкнул Кешка. – Хочешь, подскажу парочку забавных штучек? Можно, к примеру, насыпатю в бензобак рафинад или сунуть кому из своих под простынь презерватив с водой. Еще жутко весело намазать родственников ночью зубной пастой. Мы в лагере, лет в восемь, очень любили забавляться подобным образом, давай, не стесняйся!
Тут распахнулась дверь моей спальни, и в коридор вывалились галдящие Дегтярев, Маня, Зайка и Рита.
– Это не норка, – говорил Александр Михайлович, – извини, конечно, коли обидел. Но, похоже, неизвестный скорняк содрал с какой-то несчастной кошки шкуру и превратил в комбинезон.
– Это норка, – сверкала глазами Рита.
– Не-а, – протянула Зайка, – пойди в гардеробную и посмотри на мою шубку, подшерсток совсем не такой, хотя на первый взгляд довольно похоже.
– То-то Масик хотел сбросить шкуру, – подскакивала на одном месте Маня, – я бы тоже не пожелала в пальто из человеческой кожи разгуливать.
– Это норка, – затопала ногами Ритуська.
– Ладно, – устало прервал беседу Дегтярев, – давайте остановимся, спать давно пора, вон Даша уже зевает по-страшному.
– Нечего в коридоре дремать, – взвилась Зайка, – ступай к себе, а мы тоже по комнатам разойдемся.
С этими словами она впихнула меня в спальню, и я в изнеможении свалилась на кровать. Комната являла взору страшную картину. Милый сердцу столик грудой щепок валялся на полу. Под потолком торчал голый крюк. То, что еще недавно было красивой итальянской люстрой, сверкающими брызгами рассыпалось по ковру. Занавески, по которым носился обалдевший Масик, порваны кошачьими когтями. Черри, одуревшая от страха, воет в коробе; среди груды щенят и котят виднеется лысая голова Масика. Такое ощущение, что тут только что произвели бомбометание вражеские самолеты. И мне придется провести в этом разгроме ночь, потому что сил на уборку никаких нет, а с Иркой существует договор: после девяти вечера мы беспокоим ее только в крайних случаях.
Подумав, считать ли произошедшую в спальне битву тем самым крайним случаем, я вздохнула. Лягу в кровать, повернусь лицом к стене и не буду видеть этого ужаса.
– Мусик, – влетела в комнату Маня, – на, держи бутылочку, уже половина одиннадцатого, бедным щенятам давно есть пора.
Я выудила из ящика черненького бастарда, сунула ему в рот соску, и тут до меня наконец дошло:
– Маня!!! Который час?!!
– Половина одиннадцатого, – повторила девочка, – чего ты так орешь?
Я тяжело вздохнула. Надо же, совсем забыла, что собиралась вернуться в Подлипецкий проезд, чтобы издали посмотреть на Артура Романовича Мордвинова, собиравшегося продавать яйцо, сработанное Фаберже.
– Случилась неприятность? – не успокаивалась Машка.
– Нет, детка, – обреченно пробормотала я, меняя черненького щеночка на «лисенка», – все так замечательно, что просто плакать хочется.
Глава 28
Утром, когда причитающая Ирка принялась за уборку моей спальни, я залезла в ванну, вылила в воду почти полный флакон геля для душа и, глядя как обильная пена начинает быстро образовывать белые горы, попыталась разложить по полочкам информацию.
Значит, так. Противный Юрий Анатольевич Рыков и его не менее гадкая жена Сабина решили, что безделушку украла я. Почему? Логика их рассуждений проста. В гостях в тот день были только хорошие знакомые Рыковых: врач-косметолог Раиса Андреевна Шилова, директор НИИ тонких исследований Владимир Сергеевич Плешков, его заместитель Леонид Георгиевич Рамин и Яков, сотрудник того же научного заведения. Новеньких случилось всего двое: я и Жорка Колесов. Все выше перечисленные, кроме меня и Жоры, знают друг друга очень давно и тесно дружат. Естественно, что никого из них Рыков подозревать не стал. Жорка тоже оказался «весь в белом» – он ни разу не покинул комнату, где сидели гости. Понятно, что самая подходящая кандидатура на роль ворюги – это я.
Юрий Анатольевич настойчиво подчеркивал, что вещица исчезла именно в тот вечер, когда собралась теплая компания. Утром он якобы видел это дрянное яйцо, да и вообще оно у него все время перед глазами – стоит в спальне, семейная реликвия!
Я включила душ и принялась лить себе на голову шампунь. Почему-то он странно пах, каким-то лекарством, но мылился хорошо и совсем не щипал глаза. Странное дело, бутылочка уже пустая, мне достались последние капли, а я еще ни разу подобным не мылась. Наверное, Зайка купила новый шампунь, неизвестной мне фирмы.
Я старательно взбивала на голове пену, чувствуя, как изнутри поднимается душная волна злобы. Семейная реликвия! Как же! Только не ваша, глубоконеуважаемый Юрий Анатольевич, а бедной Амалии Густавовны Корф. Теплая вода полилась на голову, и пена убежала в слив. Я выскочила из ванны, закуталась в халат и включила фен. Однако какой отличный шампунь. Мои обычно непокорные пряди приобрели удивительную шелковистость и изумительно укладываются.
Значит, яйцо пропало во время застолья, но там не было никакого Артура Романовича Мордвинова. Следовательно, вор отдал ему яичко. Зачем?
Я опустила руку с феном. А действительно, зачем? Ладно, оставим этот вопрос без ответа. Важно другое – господин Мордвинов знает имя вора. И что делать? Просто спросить:
