преспокойненько усевшегося за руль разбитого «крайслера» и игравшего в шофера. На макушке у него, где с голого черепа свисало несколько длинных прядей черных волос, красовался веселенький бумажный колпачок – зеленый с серебром.
– Ту-ту-ту, viva la fiesta![9] – воскликнул труп, подул в детскую свистульку и покатился со смеху.
– Vieni, vieni, bambini[10], ту-ту-ту!
– Этот парень совсем спятил! – прошептал Джем.
– Этот парень вовсе никакой не парень, а поганый труп, и он еще с нами разговаривает!
– Дом!
Джем повернулся к дому.
Вокруг все было тихо. Ни единой птицы. Ни одной лягушки. Никаких насекомых не слышно. Даже трава как будто застыла. Джем осторожно ступил на лестницу. Ступенька, как всегда, скрипнула. Из-под разбитого приемника все так же торчала лапа Мэрилу. Они опасливо обошли это место. В доме – ни малейшего шума. Джем заглянул в окно – стекла были грязными. Мыть окна входило в его обязанности, а он давненько этим не занимался. В большой комнате никого не было. Они подошли к окну в комнату Джема: никого. И в комнате Деда – тоже. И в ванной. Оставалась кухня. На старенькой газовой плите стоит кастрюля. В ней что-то кипит. Дед, наверное, где-то неподалеку.
Они вошли в дом.
Пахло вкусно. Лори вдруг осознал, что помирают с голоду. Сколько же времени они ничего не ели? Взглянул на часы: пять. Джем передвигался по дому медленно и очень осторожно. Стол был накрыт на троих. Джем подошел к плите. Где же Дед?
– Он, конечно же, сейчас придет. Он ведь накрыл на стол.
– Лори, а тебе не кажется странным, что в такой момент Дед занялся вдруг обедом?
– Ну, если он так же проголодался, как я…
Джем вышел из кухни и направился в свою комнату; Лори пошел следом. Все было в порядке. Он осмотрел комнату Деда и отметил, что сумка на месте. Дед всегда таскал с собой старенькую кожаную торбу и складывал в нее все подряд: инструменты, лечебные травы, подобранные на свалке железки, какую-то ископаемую технику, словно старьевщик, подбирая всякий хлам.
– Он не взял свою торбу.
Мальчики вернулись в гостиную. В кухне мелькнула какая-то тень.
– Дед! – воскликнул Джем и бросился туда. Но это был не Дед. А какая-то женщина. Она помешивала то, что варилось в кастрюле, с наслаждением вдыхая поднимавшийся оттуда парок. Зачерпнула из кастрюли и с ложкой в руке повернулась к ним. Уцелевшая часть лица улыбалась. Это была мать Пола Мартина, а в ложке, которую она им протягивала, плавали разрубленные на кусочки пальцы.
– Скоро можно будет обедать, мальчики!
– Это… это Дед? – не своим голосом проговорил Джем, указывая на ложку.
Изуродованное лицо женщины скривилось от гнева, и из носа в кастрюлю посыпались жирные белые черви.
– И слышать о нем не желаю! И вообще: хватит!
Полезайте-ка туда!
Она указала на большой стенной шкаф, где хранили продукты.
– И поторапливайтесь, у меня много работы!
Лори сделал шаг назад и услышал, как за спиной захлопнулась дверь кухни. Попробовал покрутить дверную ручку: напрасный труд. Женщина усмехнулась. Карий глаз, уцелевший на оторванной части лица, сверкнул, как у какой-то хищной птицы. Она снова указала на шкаф:
– Ну-ка, живо! Полезайте туда, пока я добрая!
– Нет! – вскричал Джем, схватив хлебный нож.
Женщина усмехнулась:
– Бедный дурачок, ты что – этим меня испугать решил?
Она схватила вилку и воткнула себе в руку – кожа лопнула, хлынула черная кровь.
– Вот вам «современное искусство»! Нужно выражать себя языком тела – так говорил мой психоаналитик; ну вот – научилась – выражаю себя языком тела.
Она взяла еще одну вилку и вонзила себе в уцелевшую щеку.
Лори почувствовал, что ноги у него стали ватными.
– А вы, лапушки, что – не хотите выразить себя языком тела?
Нож в руке Джема дрожал. Она подошла и ухватилась за лезвие. На пол закапала густая черная кровь. Женщина потянула за лезвие, и вцепившийся в рукоятку Джем поневоле двинулся к ней. А следом – Лори, вцепившийся в Джема.
– В шкаф! Мигом! Или я из вас таких шедевров понаделаю…
С удивительной силой она развернула лезвие ножа так, что острие уперлось Джему в самый низ
