на поверхность.
– Но мы же наверняка будем пересекать другие пещеры, правда, Маттео?
Маттео не ответил.
– Думаю, он уснул, – сказал Ян, проверив пульс профессора, частый, но регулярный.
Темнота сделалась какой-то особенно тревожной. Вот так плыть, чувствуя, что тебя несет река, не зная куда и зачем – как будто тебя, со связанными руками и ногами, приносят в жертву неким подземным божествам. Они двигались в мире сумерек, где голоса раздавались гулко, как в соборе. Это был загробный мир… Их будущая могила?
Невольно Роман представил себе, что их лодка плывет в вечной ночи, как оранжевая барка по Стиксу, у ее бортов лежат их окоченевшие тела, а безжизненные пальцы касаются поверхности воды.
Резкий толчок отвлек его от мрачных мыслей.
– Мы наткнулись на стену! – воскликнула Татьяна.
Влад изо всех сил налегал на весло, пытаясь оттолкнуть лодку от скалы, о которую она натолкнулась. Только бы не тупик, подумал Роман, приходя Владу на помощь.
Лодка резко отпрянула назад, стала угрожающе раскачиваться, затем внезапно устремилась по новому проходу, такому узкому и низкому, что они могли потрогать стены с каждой стороны и поверхность скалы над ними. Перед Романом с необыкновенной четкостью встало видение: лодка застревает в проходе, а они вплавь пытаются вернуться в пещеру. Маттео не выдержит, да и Д'Анкосс теперь не пловец, так что…
– Послушайте! – бросила Лейла.
Роман прислушался и поначалу не услышал ничего, кроме шума ударяющейся о камень воды, затем звук стал четче.
Нет, это невозможно.
И все-таки…
– Кто-то… кто-то поет! – воскликнул Влад. Кто-то действительно пел.
Женщина.
Монотонный протяжный речитатив в миноре, который то отдалялся, то приближался, отражаясь от водной глади и стен туннеля. Где-то там, в темноте лабиринта, пела женщина.
Влад почувствовал, как шевелятся волосы. Ему это не нравилось. Мертвые, пули, ножи, насилие – это все было, по крайней мере, понятно. Но эта невидимая женщина, которая пела под землей, словно одна из тех проклятых сирен, которые стремятся погубить моряков…
– Я этого языка не знаю, – произнес Ян, не ощущавший, похоже, странности самой ситуации. – Я даже не понимаю, к какой группе он может принадлежать… Ни к урало-алтайской, ни к индоевропейской…
Влад пожал плечами. Разумеется, женщина поет на незнакомом языке. С каких это пор привидения поют на русском или английском? Петь они и должны на языке потустороннего мира.
Внезапно, словно подтверждая его опасения, Лейла произнесла:
– Я знаю эту песню.
В ответ раздался хор удивленных и недоверчивых голосов.
– Правда, знаю! – настаивала она. – Я слышала, как ее пела моя прабабушка. Однажды ночью, в степи, было большое шаманское действо, она вошла в транс и пела эту мелодию! Я хорошо помню, потому что очень тогда испугалась, я была совсем маленькой, а у людей вокруг был очень встревоженный вид. Она не захотела рассказать мне, о чем говорится в песне.
– Может быть, она и сама не знала, – предположил Д'Анкосс.
– И больше она никогда не соглашалась участвовать в обряде.
– Но мелодия кажется скорее нежной. Во всяком случае, в ней нет ничего тревожного, – сказала Татьяна.
– Вы находите? А по-моему, именно такую песню должна петь сама Смерть, стоя перед огромным непроницаемым зеркалом. Я именно так себе представляю, – ответил ей Д'Анкосс.
Голос поднялся до самых высоких частот, на мгновение задержался на звонкой, хрустальной ноте, затем сделался низким и глубоким. Роман закрыл глаза. Женщина пела совсем рядом…
Значит, здесь есть люди!
А они теряют время, обмениваясь впечатлениями?!
– Эй! – закричал он. – Эй, есть кто-нибудь? Где вы?
Он вновь и вновь кричал это на фарси, на афгани и на узбекском, а песня все продолжалась, как будто женщина его не слышала. Затем мелодия стала удаляться, постепенно делаясь все тоньше и неразличимее, и вновь установилась тишина.
Мимо кого и чего они только что проплыли?
Татьяна коснулась Маттео, который за все это время так и не проснулся. А что, если…
Нет, он по-прежнему дышал. Он напомнил ей отца. Жертва партийной чистки, он вынужден был оставить место профессора географии в университете и закончил свою жизнь мелким почтовым служащим в какой-то уральской глухомани. Жена отказалась последовать за ним. Она работала в военном ведомстве, их единственную дочь она оставила у себя и воспитывала сама. Когда настало время, она дала возможность девочке поступить в университет, но никаких известий от опального отца они больше не имели. Когда Татьяне исполнилось тридцать и пала Берлинская стена, она поехала, чтобы увидеться с ним, но он уже впал в старческий маразм, преждевременно состарившись, и все пел и пел бесконечные русские колыбельные, которые вызывали у нее приступы тошноты.
Спину ломило, оттого что она так долго просидела согнувшись. Она легонько пошевелилась, чтобы размяться, и почувствовала рядом крепкое и теплое плечо Влада. Он, со внешностью кавказского боевика, был человеком, на которого можно положиться, как и на угрюмого Романа.
А Роман между тем шептал на ухо Лейле: «Мы выберемся отсюда, принцесса», и его заросшая щетиной щека царапала ее нежную щеку.
Ян крепче вцепился в пеньковый трос. Может быть, они и выберутся, но как? Подземные реки имеют гнусную тенденцию вырываться на поверхность весьма эффектно и зрелищно, образуя нечто вроде водопадов в несколько метров высотой, так что, будучи вытолкнуты на поверхность, они почти наверняка утонут в клокочущих водах.
Д'Анкосс уже не чувствовал своего бедра, это показалось ему дурным предзнаменованием. Он осторожно прощупал рану – десять сантиметров разорванной и опухшей плоти. Он слегка сдвинул наложенный Владом жгут, ожидая потока крови. Ничего. Только слегка сочится. Он медленно выдохнул. Если ему суждено погибнуть от этой случайной пули, он никогда не вернется во Францию и не увидит Макса; не увидит, как тот умирает, невероятно исхудавший, неузнаваемый, с глазами блестящими, словно два осколка вулканического стекла. Он почувствовал, что на глазах его закипают слезы, и он, не в силах их сдержать, вытер глаза ребром ладони.
Лодка все быстрее и быстрее неслась по узкому зловонному туннелю, словно спускалась по внутренностям некоего дьявольского создания.
Пытаясь обмануть свою тревогу, Роман повернулся к Лейле:
– Ты и вправду больше ничего не помнишь про ту песню?
– Я как раз думала об этом, – ответила она. – Я вижу, как сижу в юрте, и слышу, как взрослые вокруг меня о чем-то шепчутся. Я тогда расслышала только одно слово: Народ.
– Народ? Какой народ? Ваш? – спросил Ян, который всегда очень внимательно относился к тому, что говорила молодая женщина.
– Но что он должен делать, этот народ? – воскликнул Ян. – Кроме того, что петь.
–
– Вернуться? Откуда? Когда?
–
– Да о каком народе ты говоришь? – давил на нее Ян.
– Что? – растерянно переспросила она.
– Лейла, ты только что нам сказала, что народ должен вернуться! – твердо повторил Ян, стискивая ей руки. – И что так написано!
– Я не помню, – отозвалась она. – Разве я так сказала?
