К счастью, теперь он работает. У Людо. Ему оплачивают ИГРУ! Плюс пенсия — из-за припадков Филиппа. Они находили на него вдруг, ни с того ни с сего: он становился красным, горячим и кричал, и кричал, и махал руками, и, само собой, крушил все вокруг…
Сначала его поместили в ПОКОЙ-ДЛЯ-ТИХИХ. Он много спал, был спокоен, слушал радио. Но затем его срок вышел, и его спровадили домой, с глаз долой, и снова начались ПРИПАДКИ, и его поместили в ПО- КОЙ-ДЛЯ-БУЙНЫХ, где привязывают к кровати и колют. УКОЛЫ-БО-БО-ЛЕЖАТЬ. И вот теперь он на попечении этой Франсин Дюпре. Точнее, не он, а Филипп. Ведь сам он в помощи не нуждается, ну разве что в некотором ПОКОЕ и возможности выполнить свою МИССИЮ. Другое дело Филипп. Филипп живет в постоянном кошмаре. Отсюда его припадки: окружающие его вещи то и дело сжимаются, стягиваются, чтобы его задушить, им словно бы вертят и пытаются переломать ему хребет какие-то гигантские руки. Бедный Филипп.
А вся СИЛА Грэнни перешла в Пану-Вскрой-Консервы. Его мозг впитал весь ее ум, и теперь он мог ТАНЦЕВАТЬ В НОЧИ, как сигаретный дым, невидимый для людей, видящих только беднягу Филиппа.
Он подумал о девице, которая гуляла с ТЕМ ИЗ ЗАКУСОЧНОЙ. Самозванец № 6. Первых-то четырех так и не нашли. Двух он выбросил в открытом море, третьего в куски изрубил поезд, а четвертый гниет в овраге около свалки. Но потом он ЗАДУМАЛСЯ. А вдруг ОН читает газеты; вдруг ОН знает, что Папа-Вскрой- Консервы ЕГО ищет. Поэтому он решил оставлять самозванцев на виду; и, выбросив тело Эли Шукруна в нескольких кабельтовых от берега, он занялся Аллауи.
Странно, почему у него из головы никак не идет эта девица? Кого-то она ему напоминает. Кого-то из времен «растяпы» Филиппа.
Вдруг он вздрогнул. Вздыбив шерсть, оскалив громадные желтые клыки, на него грозно рычал палевый Лабрадор.
«ЧЕРТОВА СОБАКА».
Он стиснул ручку большущей стамески.
— Шупет, ко мне! Что ты там вытворяешь? «ЧЕРТОВА ШУПЕТ».
— Ко мне, кому говорят! О, простите ее, она ласковая обычно…
«Вот дура, заткнись, а то будешь с Папой-Вскрой-Консервы вальсировать».
— Хватит, пойдем, оставь господина в покое.
«ЗАТКНИСЬ».
«БЫСТРО».
Женщина вошла в подъезд, таща за собой упрямую собаку.
Он глубоко вздохнул, вытащил из старого, истертого портфеля фотографию и, закрыв глаза, стал покрывать ее поцелуями. Длинные темные волосы, курчавая борода, впалый живот…
Когда он ЕГО найдет, они вместе взойдут на НЕБЕСА, и НИКТО никогда больше не будет его бесить. Потому что он будет танцевать с ангелами — танцевать, танцевать и танцевать.
Франсин Дюпре с облегчением повесила трубку. Она была выжата как лимон за полчаса разговора с матерью одной шизофренички — та никак не соглашалась на срочную госпитализацию дочери в психиатрическое отделение местной клиники.
Взглянув на часы, она ужаснулась: почти 20.30! Она поздоровалась с подошедшей уборщицей и отворила дверь медико-психологического центра. Ей не терпелось вернуться домой — к двум сиамским кошкам, Лулу и Лили, шотландскому терьеру Милорду и только что приобретенному дивану с обивкой из ярко-синей кожи (сумасшедшая!), развалившись на котором она наконец-то насладится очередной порцией своего сериала.
Остановившись возле черного «форда-фиеста», она раскрыла сумку, чтобы достать ключи. Однако ни поверхностный осмотр, ни последующие ожесточенные раскопки ничего не дали: ключей в сумке не было. В сердцах она вывернула ее содержимое на капот: бумажные носовые платки, губная помада, гигиенические тампоны, ключи от квартиры, удостоверение личности, записная книжка, карточка фитнес-клуба, пропуск в бассейн, ключ «антивор» от велосипеда, украденного в прошлом году, квитанция из стирки белья, старые квитанции с автостоянки — все, что угодно, только не ключи!
А ведь она живет более чем в двадцати километрах от города, на холмах, в богом забытой крошечной деревушке, куда не добраться ни на каком автобусе!
Спокойно, Франсин! Ты их где-то оставила. Сто метров обратно до центра. Разгром кабинета, ушаты идиотских вопросов выкручивающей тряпку уборщицы — ничего!
Уже в темноте, ступая вдоль водосточной канавы, она вновь добралась до машины. И тут ее осенило: эти чертовы ключи остались на столике в гостиной несчастного Филиппа Гвидони!
Того самого Филиппа Гвидони, у которого, несмотря на все ее старания по его социальной адаптации, отключили телефон за неуплату в течение нескольких месяцев. Ладно. Дом его не так уж далеко, и она еще успеет к нему заскочить, ведь на работу Филиппу только к одиннадцати.
Марселю никак не удавалось сосредоточиться на экране телевизора. Он слышал вопли детей, крики Надьи, но его сознание бесцельно блуждало меж сумбурных вспышек зрительных образов. Импозантная грудь Мари Перен. Заплаканное лицо ее дочери. Мари Перен трахается на заднем сиденье с мазохистом. Что там она говорила? Ах да, «глаза одного, нос — другого». Глаза Мелани — светлые; глаза Мари — темные. Тьфу ты, опять Мари! Хватит о ней — вспомни лучше ее уродливые косички и костлявые колени. Обескровленное лицо юного Диаза. Лейтенант Тинарелли с задницей в фонтане. Тело Эли Шукруна близ маяка. Интересно, как все эти тела оказались в воде? Конечно же, их сбросили с какого-то судна — судна, которое может свободно перемещаться без регистрации у капитана порта. «Зодиак» или легкий баркас с мотором, к примеру.
— О чем ты думаешь? — неожиданно спросила Надья.
— А? Так, работа… прости…
Она бросила на него подозрительный взгляд, заправила бекон чипсами и переключилась на злоключения Козетты, которую Монте-Кристо с племянницей Бальзака водили за нос.
Франсин толкнула дверь старого дома близ порта. В нос шибануло зловонием засохших экскрементов. Она повернула выключатель. Помещение озарилось блеклым желтоватым светом. Весь коридор был заляпан отпечатками дерьма, как будто по нему долго скакал какой-то безумец в загаженных сандалиях. Ох уж эти мальчишки! Осторожно обходя гадкие следы, она прошла по вестибюлю, быстро одолела три этажа и резко ткнула в кнопку звонка.
Он застыл на коленях в гостиной, с гвоздем для обивки мебели в миллиметре от обвисшего пениса. Гости к нему не ходят. В дверь снова настойчиво позвонили. Он сглотнул, извиваясь, натянул брюки и прокрался в прихожую.
— Господин Гвидони? — послышался дрожащий от волнения голос Франсин Дюпре.
Он сжал кулаки, даже не почувствовав впившийся в ладонь гвоздь. Какого черта она приперлась в такое время?
Он наскоро огляделся. Все в порядке. Никакой крови, никаких фекалий. Только ящик для инструментов на полу.
— Господин Гвидони?
Голос набирал высоту, неприятно поднимаясь до визга. Вздохнув, он пошел открывать. Вот в чем дело. На столике Грэнни лежала связка ключей. Вот что ей нужно!
Разулыбавшись, он отомкнул дверь и протянул ей ключи:
— Вы за этим?
Франсин Дюпре хватила ртом воздуху и рухнула на лестничную площадку.
Преодолев замешательство, он подцепил ее под мышки и втащил в квартиру. Конечно, старики из квартиры напротив ее не видели. Затем — растерянно закрыл дверь. Что с ней такое? Он перевернул женщину и, как в кино, похлопал ее по щекам, сначала — легко, потом — сильнее.
Она вскрикнула, открыла глаза, взглянула на склонившееся над ней лицо и заорала.
Он инстинктивно ударил в кричащий рот. Крик смолк. Тишина. Не ЗДЕСЬ.
У нее были разбиты губы и выбиты два передних зуба. Она снова завопила.
ГАДИНА!
Он ударил еще: он бил, бил и бил, поскольку ее крик врезался ему в мозг, как СВЕРЛО. Сначала кровью покрылся кулак. Потом — запястье. Потом она замолчала. ХОРОШО.
