другую дверь и провел их в темную нишу. На полке горел свечной огарок. Монах, пошарив рядом, извлек две свечи и зажег их от огонька плававшего в расплавленной лужице фитиля. Вручив одну коронеру и держа вторую на высоте плеча, он осторожно шагнул в темноту и отодвинул засов еще одной тяжелой двери.
— Здесь осторожнее, сэр Джон, чтобы не повторилось то же несчастье, что с бедной девочкой.
Когда глаза его привыкли к скудному освещению, де Вулф разглядел крутую лестницу, уходящую в стигийскую мглу внизу. Капеллан прошел первым, и все стали осторожно спускаться по ненадежным ступеням. Проход был узким, и Гвин постоянно задевал стены плечами. Неизменно любопытный Томас насчитал сверху донизу тридцать узких ступеней, каждая высотой в две ладони. Игнатий остановился и обернулся лицом к подножию лестницы, высоко подняв свечу.
— Вот здесь ее и нашли, коронер. Растянулась на полу лицом вниз и раскинув руки. Голова лежала примерно здесь!
Он ткнул носком сандалии в землю в нескольких дюймах от нижней ступени.
— Ты сам видел? — спросил Джон.
Когда монах признал, что был среди первых, кто откликнулся на взволнованный призыв послушника, коронер присел на корточки перед указанным местом. Томас решил было, что его начальник собрался помолиться за душу Кристины, но тут же увидел, что де Вулф опустил свечу к самой земле и осматривает сырой пол, на котором лежало тело. Через несколько минут он распрямился.
— Здесь ничего не видно. Как я понял, крови не видели и тогда?
Игнатий покачал головой.
— Ни капли, сэр. Лицо, насколько его можно было видеть, казалось лицом спящей. И в одежде и белье не было никакого беспорядка.
Он произнес это с подчеркнутым равнодушием, заставившим Джона гадать, не испытывает ли монах больше интереса к женской внешности, чем желает показать.
— А где теперь эта несчастная леди? — спросил он. — Может быть, в церкви?
Лицо капеллана выразило легкую обиду.
— Вот уж нет, коронер! Она двенадцать дней как мертва. Не могли же мы держать разлагающиеся останки там, где молимся по многу раз на дню. Она здесь!
Он махнул рукой в глубокую тьму у себя за спиной. Заинтригованные трое гостей осторожно двинулись за ним. Два колеблющихся огонька освещали сложенные по сторонам ящики, бочонки и тюки. Сводчатый потолок был увешан фестонами паутины, а по углам зловеще шуршали крысы. Через широкую арку они вошли в такую же кладовую, заполненную старой мебелью, тюфяками, досками и брусьями, а за ней еще более широкая арка провела их в просторное помещение. Здесь было пусто до самой стены в дальнем конце. Даже де Вулф — самая бесчувственная душа во всей Англии — почувствовал, войдя сюда, озноб, вызванный не холодом, потому что воздух был не холоднее, чем в других кладовых. Отчего-то в этой третьей камере ему стало не по себе — но в следующее мгновенье он решил, что нашел причину. В углу за аркой мерцающие свечи осветили самодельный гроб, установленный на деревянных козлах. Грубый ящик, сколоченный из нетесаных досок, был больше обычного гроба. В тишине, наступившей при этом зрелище, стал слышен наводящий жуть звук — равномерный стук капель, сочащихся сквозь щели и собирающихся в лужицу под козлами. Томас порывисто перекрестился и для большей надежности повторил это движение несколько раз. Что-то в пустом склепе растревожило его до глубины души, и дело было не только в гробе, составлявшем единственный предмет обстановки.
Секретарь настоятеля, проявляя полную невосприимчивость к тяжелой атмосфере, подошел к деревянному ящику и заглянул внутрь.
— Еще не все растаяло, — заметил он. — Но до вечера нужно подложить нового.
Де Вулф с Гвином подошли к нему и уставились в гроб. Полотняная простыня, окутывавшая неподвижную фигуру, промокла насквозь, потому что тело под ней обложено было осколками тающего льда.
— Дважды в день двое служек привозят на тачке лед с замерзших прудов на болоте, — пояснил Игнатий. — Удачно, что трагедия эта случилась в зимнее время, не то бы ваша задача оказалась гораздо более неприятной.
Он произнес это не без удовольствия, и Джон проникся неприязнью к монаху.
— Нам нужно больше света, — резко сказал он.
— На полке под лестницей есть свечи, — отозвался капеллан.
Томас немедленно вызвался сходить за ними. Ему любой ценой хотелось выбраться из этого склепа, и беспокойство его объяснялось не только близостью трупа, хотя священник так до сих пор и не привык видеть насильственную смерть, с которой постоянно имел дело коронер. Он одолжил свечу у своего начальника, вышел, но не слишком торопился вернуться, неся три новые свечи.
При более ярком свете Джон де Вулф с Гвином принялись за работу. Освидетельствование мертвых давно стало для них рутиной, но им впервые приходилось действовать при столь странных обстоятельствах, в полутьме, да еще онемевшими пальцами. Гвин свернул простыню, скрывавшую тело, под аккомпанемент плеска воды и звона бесчисленных тонких льдинок. Молодая женщина лежала в ночной сорочке из светлого льна, пропитавшейся ледяной водой. Ее длинные черные волосы прядями липли к лицу и шее.
— Придется ее вынуть, кронер. Так не осмотреть, — пробурчал корнуолец. — Переложить на пол?
Они расстелили на полу льняную простыню, и Гвин на удивление бережно поднял девушку и уложил ее на полотно, распрямив руки вдоль тела.
Четверо мужчин стояли вокруг, разглядывая бренные останки юной женщины. В тусклом свете она казалась спящей. Лед выбелил кожу, так что щеки, лоб и подбородок походили на белый пергамент, особенно под черными волосами. Глаза были закрыты, но вид юной леди не вызывал сожалении о молодой жизни, оборвавшейся накануне венчания. На бледных губах виднелось даже подобие улыбки, словно девушку забавляла суматоха, вызванная ею среди монашеской братии Бермондси.
Брат Игнатий держал свечу у ее груди, и Джона, мельком взглянувшего в его сторону, поразили резкие тени на лице монаха. Коронеру на миг почудилась дьявольская маска, а во взгляде, устремленном капелланом на лицо девушки, сквозило отвращение, граничащее с ненавистью. Де Вулф моргнул, и видение исчезло, оставив его гадать, что это ему померещилось.
— Осматривать-то будем, коронер?
Голос Гвина вернул Джона к действительности. В голосе констебля слышалось сомнение. Казалось неприличным подвергать полному осмотру высокородную леди, не пригласив какую-нибудь женщину в качестве компаньонки. Дома, в Эксетере, если требовался подобный осмотр, особенно при подозрении на насилие или выкидыш, он обычно приглашал одну из служанок госпожи Мадж, суровой монахини из монастыря Полсло, занимавшейся лечением женских недугов.
— Пока ограничимся головой и руками. Потом, если потребуется, найдем женщину себе в помощь.
Де Вулф присел рядом с трупом, а Гвин устроился с другой стороны, как проделывали они невесть сколько раз за полтора года после назначения Джона коронером. Джон осторожно приподнял ей веки и осмотрел белки глазных яблок, уже запавших за дни, прошедшие после смерти. Больше десяти дней прошло, и ее глаза замутились — тут никакой лед не поможет.
Затем его длинные костлявые пальцы зарылись в ее волосы, ощупав кожу под ними.
— Подними-ка немного здесь, Гвин, — приказал он, подсунув ладонь под затылок девушки. — Ха, что это у нас тут? — воскликнул он. — Приподними леди, будь добр.
Констебль взял Кристину за плечи, приподняв в сидячее положение. Голова упала на плечо. Коронер придержал ее и опустил подбородком на грудь, чтобы свободно ощупать затылок и основание шеи, окутанные мокрыми темными волосами.
— Вздувшаяся шишка почти на самой макушке, — негромко сообщил он. — Под ней прощупывается сломанная кость.
Гвин тоже пощупал и подтвердил заключение начальника, добавив:
— Шея, должно быть, тоже сломана, кронер. То-то голова мотается, как пузырь на палочке.
Он привел для сравнения детскую игрушку — надутый свиной пузырь, привязанный на конце прутика. Джон самолично убедился в этом, ладонями наклоняя голову вперед и назад, после чего жестом приказал
