Со двора послышался шум мотора.
– Он чего, на машине катается? – шепотом спросил Дима.
– Кто? – так же тихо поинтересовалась я.
– Гусь, – вздохнул прораб.
– Тишина, – взвизгнул Генри, – вот так! Давай, давай, дверь, сачок, клетка!!! Раз!!!
Паша долбанул по дубовой панели ногой. Дима не подвел и мигом опустил сачок на фигуру, замаячившую на пороге. Я, заразившись общим энтузиазмом, ринулась вперед, открывая на ходу проволочный ящик.
– Что за черт, – возмущенно завопил Дегтярев, пытаясь стащить с головы сачок, – совсем с ума посходили! Дарья! Это ты придумала шутку!
– А где гусь? – растерянно спросил Генри, пялясь на разъяренного полковника. – Может, на крыльце?
Я освободила толстяка от сачка.
Генри кинулся в сад.
– Чем ты тут занимаешься? – пыхтел Александр Михайлович. – Обалдеть можно! Ты, Дима, меня почти до смерти напугал.
– Здрассти, – растерянно заявил прораб, – то есть, простите, я не хотел. Вашего друга послушался, честно говоря, боюсь с психом спорить, еще обозлится!
– Правильная позиция, – одобрила я и увидела, что в дверь входят Маня и Аркадий.
Вечером ко мне в спальню явилась Машка и, плюхнувшись на кровать, спросила:
– Мусечка, мы ведь очень богаты?
– Смотря с кем сравнивать. Если с Биллом Гейтсом…
– Муся, я серьезно!
– Давай скажем так: у нас есть средства, чтобы ни в чем себе не отказывать в разумных пределах.
– Это как?
– Ну, если Зайка, например, захочет коллекционировать раритетные, многокаратные камни, а я начну прикуривать от стодолларовых бумажек, нашего капитала надолго не хватит.
Маруся стала заплетать из бахромы пледа косички.
– Скажи, если вынуть со счета двести тысяч долларов, мы разоримся?
– Нет, но это очень большая сумма, зачем тебе такая?
Маруська оставила плед в покое.
– Я теоретически интересуюсь. Мы снимали со счета когда-нибудь столько?
Я задумалась.
– Когда дом строили, естественно, все время запускали туда руку и в конечном итоге потратили больше, чем двести тысяч, но единовременно не брали никогда.
Маруська втянула на кровать Хучика и, пощипывая его за жирные складки, спросила:
– А чьи деньги?
– Наши, общие, – улыбнулась я.
– И мои?
– Конечно. У тебя же есть кредитная карточка, хотя Аркашке потребовалось предпринять кое-какие шаги, чтобы ее выдали несовершеннолетней сестре. Покупая что-либо в магазине и расплачиваясь карточкой, ты…
– Я никогда не беру много денег, – прошептала Маруська, – неудобно как-то.
Я прижала дочь к себе.
– Трать, пожалуйста, деньги на то и существуют, чтобы пускать их на ветер. Тебе хочется что-то дорогое, и ты не решаешься приобрести? Ну-ка, признайся, присмотрела колечко? Или часики?
Маня покачала головой.
– Скажи, Мусик, а сколько мы дали Вале Ереминой, когда у нее заболела дочь?
– Ты помнишь об этой истории? – удивилась я.
Когда трехлетняя девочка Валентины заболела раком крови, мы подарили Ереминой деньги на операцию. Валя увезла Олесю в Чикаго, где ребенка вылечили.
– Помню не только это, но даже то, как я жила у Гены и этой… женщины.
– Что ты, Маня, когда Гена и твоя родная мать уехали в Америку, тебе исполнилось всего несколько месяцев!
– Все равно! – упорствовала Маруська. – Хочешь, их комнату опишу. Темная, огромная, со здоровенным диваном! Кстати, почему мой отец ни разу не появлялся?
