Посмотрим, что за профессор. Нам самое время зараз послушать лекцию о климате этого края...
Зажгли коптилку, поставили в углу, недалеко от входа. В шалаш влез пожилой человек: полное, морщинистое лицо, на котором выделялись лохматые седые брови, низко нависшие над тонкими очками в золотой оправе, аккуратно подстриженная острая бородка. На лоб надвинута высокая папаха. На плечах — добротное черное пальто. Ноги обуты в белые фетровые валенки, обшитые снизу черной кожей. Шея укутана шерстяным полосатым шарфом, а руки обтянуты кожаными перчатками на меху.
«Вид действительно профессорский», — подумал про себя Морской.
— Здравствуйте, друзья-товарищи! — каким-то елейным голосом произнес незнакомец. — Примите в свою компанию русского патриота.
— Каким ветром занесло? — хмуро спросил Олевский. — Что вам понадобилось в горах, в такой дали от жилья? И говорите тише, товарищ спит, — кивнул он на Боброва.
— К вам я добирался, товарищи, — зашептал старик. — К своим, значит...
Олевский заметил, что комиссар как-то странно присматривается к пришельцу, прислушивается к его голосу, будто старается что-то вспомнить. Вот он подвинулся ближе к старику, пристально посмотрел на него и, повернувшись к Морскому, сказал:
— Слушай, Миша, я его где-то видел...
— Так ведь Россия-то наша, матушка, велика, — отозвался старик. — Мало ли где свидеться могли...
— А я тебя, сволочь, знаю! — вдруг зло бросил комиссар.
— Откуда ты меня знаешь?.. Вроде бы не встречались... — В голосе старика слышались удивление и настороженность.
— В Ромнах, помнишь, меня допрашивал, паразит?..
Три ординарца приподнялись сзади старика, готовые схватить его при малейшем подозрительном движении.
— Я?!. Ты что-то путаешь, — проговорил незнакомец, отодвигаясь.
Три ординарца разом положили руки на его плечи, и Шатилов тихо, но убедительно приказал:
— Сиди!
— Ты был начальником полиции, — жестко бросил комиссар. — Помнишь?
— Он врет! — вскрикнул старик, оглядываясь на Олевского и Морского. — Путает меня с кем-то, товарищи, не верьте ему!
— В Ромнах он тоже носил золотые очки, но у него были и запасные, в роговой оправе. Он надевал их на допросах. Может, они и сейчас при нем?..
Ординарцы схватили старика, расстегнули пальто, обыскали. Шатилов вытащил из внутреннего кармана пиджака очки в роговой оправе и подал их комиссару.
— Ну, точно!.. Я ж на всю жизнь тебя запомнил...
Да, он не мог ошибиться. Именно этот человек, в роговых очках, допрашивал его тогда, в сорок втором году, в ромненском гестапо, требовал выдать товарищей по подполью... Размахивал пистолетом, не скупился на зуботычины...
— Расскажи, как ты очутился здесь, Зелинский?
Услышав свою фамилию, старик сник. Несколько минут сидел молча, не отвечая на вопросы. Потом вытащил сигареты, закурил и, будто успокоившись, ответил:
— Когда немцы оставили Ромны, я поехал с ними... Теперь тут, в Банской Бистрице...
— Та-а-ак... — медленно произнес Морской. — Брательников, значит, захотел найти здесь, предатель?!. Прикинуться русским патриотом решил?!
— Сам додумался до этого или тебя послал кто? — спросил Олевский. — Ну?!.
Зелинский молча курил, видно обдумывал что-то.
— Будешь говорить или шлепнуть тебя без задержки?.. Помнишь, как ты говорил мне это на допросах?.. Роли поменялись, Зелинский...
— Нет, нет, вы не расстреляете меня... Я скажу... — Старик бросил в снег сигарету, поправил очки. — Сам пришел... Надоело все...
— Ну, ты эти сказки брось, — перебил комиссар. — Не настолько ты глуп, чтобы самому в петлю лезть...
— Откуда ты узнал, что мы именно здесь? — снова задал вопрос Олевский.
— Люди сказали.
— Так и запишем: сказали немцы... Ведь только они знают, где мы: два дня гонялись...
— Расстрелять его, подлюгу, и делу конец! — снова не выдержал Григорьев.
— Не знал я, что ты тут обитаешь, — огрызнулся Зелинский, и в голосе его прозвучала лютая злоба. — Сказали мне, что фамилия комиссара Григорьев. Не рассчитывал, что ты можешь оказаться здесь под другой фамилией... Ну, ничего! Сейчас я тебя, голубчик, тоже на чистую воду выведу... Слышите, партизаны, это вовсе не Григорьев! Это Иль...
— Заткнись! — громыхнул голос Морского, заглушивший Зелинского. — Кто он такой, мы и без тебя знаем!..
— Но он же не Григорьев!
— Нам лучше знать, кто он, — холодно перебил Олевский. — Отвечай на вопросы, или мне надоест тебя спрашивать и я пристрелю тебя, как собаку! Кто послал тебя?
Зелинский обвел взглядом партизан, сидевших вокруг, быстро заговорил:
— Гестапо... Штурмбаннфюрер Скорцени. Он вовсе партизанские отряды своих людей послал... Думаю, что вам лучше сдаться... Гарантирую вам жизнь, если вы сложите оружие. Вас пошлют в лагерь, а там и война кончится... — Зелинский пустил в ход свой последний шанс, еще надеясь на спасение. Ему не удалась попытка поссорить между собой партизан, оклеветать комиссара, который, как он понял, был заброшен сюда под другой фамилией. Теперь он пытался разыграть из себя человека, который может спасти партизан. — Вы окружены со всех сторон полком эсэсовцев... Вам осталось жить до рассвета, если вы не согласитесь на мое предложение...
— С кем ты должен был связаться в отряде? — прервал его речь Олевский.
— Ни с кем...
— Врешь!..
— Ни с кем...
— К кому ты шел?..
— К Морскому... Григорьеву... Боброву... Олевскому...
— Смотри, сколько у тебя адресатов... — усмехнулся Григорьев. — Вот они все перед тобой... Ты доволен?
— Зачем шел? — спросил Олевский.
— Убить вас, уничтожить, бандиты красные!.. — рванулся из рук ординарцев Зелинский.
— Вот теперь ты заговорил своим голосом, — усмехнулся комиссар.
— Живыми вам все равно отсюда не выбраться. Не я, так другие убьют вас...
— Руки коротки, не достанете... — Олевский немного помолчал, и, обращаясь к партизанам, сказал: — Итак, товарищи, все ясно. Гестапо продолжает охоту за командным составом партизанских отрядов. Бдительность и еще раз бдительность — вот что для нас сейчас самое главное... А с предателем мы рассчитаемся по заслугам. Расстрелять мерзавца! — Олевский махнул ординарцам рукой: — Увести!..
Под утро отряд снялся со стоянки и форсированным маршем двинулся к Козьему хребту.
ПАРТИЗАНСКИЙ «ГОСБАНК»
Второй день отряд обживал Козий хребет, высоко взметнувшийся над окрестными горами, поросший густым хвойным лесом. На его склонах, в гуще деревьев, партизаны строят шалаши, ставят палатки, пытаются рыть землянки.
Морской откуда-то узнал, что осенью на этом месте была высажена и стояла лагерем вторая
