протестовала. Все это происходило при свечах. На нас смотрела только плавающая в ведре мышка.
На первом утреннем катере мы оказались единственными пассажирами. Буря стихла. Волны еще были сильными, но дождь прекратился, в гавань вернулось спокойствие, а через разрывы между тучами сияло утреннее солнце.
На голове у меня был шарф. Тот самый шарф, который затянулся на шее у покойной жены переводчика. Его носовые платки были слишком маленькими, а салфетки из ванной – слишком безобразными. Больше не удалось найти ничего подходящего, чтобы покрыть голову.
– Ничего, я могу пойти и так, – сказала я, но он протянул мне шарф.
– Держи вот это…
Не решаясь возражать, я сложила шарф, обмотала им голову и затянула сзади на шее. А пятна крови издалека могут сойти за абстрактный рисунок.
– Знаешь, а он тебе очень идет, – сказал переводчик.
Палуба была влажной. Чтобы не поскользнуться, мы держались за руки. На запястьях у меня еще оставались раны.
У стойки с кофе сегодня продавали какао. Тепловатое, сладкое какао. Им торговал тот самый человек, который накануне курил на носу катера. У него были припухшие глаза, и, даже протягивая сдачу, он недружелюбно их отвел.
Когда я сказала «спасибо», он мельком взглянул на мою обернутую шарфом голову.
Цвет моря стал мутным. В нем плавало море грязи, принесенной из реки. Чаек не было видно. Только облака двигались по небу.
– Перила намокли, – заметил мужчина и протер их носовым платком.
– Да… Что я скажу маме?
– Можешь сказать, что ты отправилась погулять на остров, а потом не смогла вернуться. Не волнуйся! Это же правда. Не забудь добавить, что переночевала в санатории.
– А как быть с моими волосами?
– Можешь обмотать их этим шарфом. Не волнуйся. Ты очень хорошенькая. Твоей матери это должно понравиться.
Я подняла руку к голове. Только в тех местах, где остались пятна крови, прикосновение было иным. Внезапно в спину нам начал дуть ветер. Мужчина поправил шарф, завязал его покрепче и спрятал внутрь выбившиеся из-под него волосы. Вдали уже виднелся город. Особо выделялись церковь, башня с часами на площади и развалины замка. Хотя ветер был ужасным, он нисколько не повредил развалины замка, и они благополучно торчали из воды. Катер замедлил ход и, повернув влево, издал гудок. Наши руки сжались еще сильнее. Старик за прилавком мыл наши чашки из-под какао.
Город разрастался на глазах. На пристани собралась толпа народа. Это были туристы, намеревающиеся сесть на катер. Не в силах дольше ждать, они уже выстроились в очередь. Катер развернулся на девяносто градусов и причалил кормой. На этот раз он издал намного более низкий гудок.
– Ну вот, наконец приехали.
– Я провожу тебя до цветочных часов.
– Мне придется бежать. Приближается время выписки гостей.
– Я тебе напишу.
– Буду ждать.
Мужчина погладил меня по щеке, как бы желая сохранить ощущение от этого прикосновения.
Послышался какой-то шум. Вдалеке кто-то выкрикивал мое имя:
– Мари, Мари, Мари!
Голос был отчетливо слышен. Все собравшиеся на пристани люди теперь смотрели на нас. Да ведь это вовсе не пассажиры, ожидающие прибытия катера. Там был официант в фартуке. Шофер такси. Женщина средних лет в пижаме. Все переглядывались и продолжали что-то тихо бормотать. Перед залом ожидания стояли полицейская машина и «скорая помощь». В задних рядах толпы я заметила аккордеониста. Как всегда, на шее у него висел аккордеон, но сейчас парнишка на нем не играл.
– Мари! Мари, я здесь!
Это кричала моя мать. Ну почему она беспрестанно повторяет мое имя? Мне это показалось странным. Послышался звук удара, мотор катера заглох. Двое незнакомых мне молодых людей выбежали на палубу. Они что-то кричали нам рассерженными голосами. Они говорили громко, но я не понимала ни единого слова. Они кричали попеременно. Однако у меня в ушах стояла полная тишина, никакие звуки туда не проникали. Такое чувство, словно бы мне резко проткнули барабанные перепонки.
Выпустив свою руку, переводчик побежал по палубе. Он бежал, пошатываясь. Один из мужчин бросился за ним, другой обнял меня. Он непрестанно что-то говорил, но я ничего не слышала. Переводчик спотыкнулся, ударился об урну, и тут продавец кофе попытался схватить его за руки. Каким-то образом беглецу удалось вырваться, и он побежал к носу катера. Все это происходило при полной тишине.
Переводчика уже почти схватили, когда он бросился в море. Не сказав мне даже слова на прощание, даже не послав слабой улыбки, он поднялся на парапет и рухнул вниз. В тот момент, когда раздался всплеск воды, я опять стала слышать все, как раньше.
– Вы не ранены? – ласково спросил державший меня молодой человек, заглянув мне в глаза.
– Он упал! Спустите шлюпку!
Послышался топот многих ног.
– Нужно бросить спасательный круг.
– Где спасательные жилеты?
– Успокойтесь! Подождем, пока он всплывет, – раздавались вперемешку разные голоса.
– Что это?…
Молодой человек собирался прикоснуться к моему шарфу. Я отбросила его руку и присела на корточки.
– Мари, ты испугалась? Все будет хорошо. Тебе не о чем больше тревожиться. Я едва не умерла от мысли, что тебя похитили, что тебя уже нет в живых. Ах! Что он с тобой сделал! У тебя ничего не болит? Какой негодяй! Мерзавец! К счастью, все обошлось благополучно. О, Господи! Хорошо, что ты все-таки жива. Правда, господин инспектор? Я вам бесконечно благодарна. Несомненно, девочку нужно обследовать в больнице. Вы не поможете мне посадить ее в машину «скорой помощи»?
Мама продолжала что-то бубнить. Ее голос меня обволакивал. Но только звук от всплеска упавшего в море человека стоял у меня в ушах.
Эпилог
Труп переводчика подняли только через три дня. Его обнаружила команда полицейских аквалангистов. Тело утопленника раздулось от газов, образующихся в результате гниения, одежда порвалась, и он был полуголым. Голова его тоже раздулась в два раза, так что переводчика было почти не узнать.
Он был приговорен уже давно. Четыре с половиной года тому назад переводчик избил владельца часовой лавки, поссорившись с ним по какому-то незначительному поводу. Он ударил его по голове выставленными на продажу настенными часами и нанес рану, на лечение которой потребовалось три недели. Поэтому личность переводчика было легко установить по отпечаткам пальцев.
В больнице я провела только одну ночь. Как было записано в медицинской карте, врач тщательно обследовал все мое тело и не обнаружил даже самого маленького повреждения или кровоподтека. Странно, что никто не заметил, что на голове у меня было много ран, нанесенных острыми концами ножниц. Когда я шевелила головой на подушке, у меня страшно саднило кожу.
Допрос обо всем, что со мной случилось, был проведен с пристрастием. Его вела женщина- полицейский. Присутствовали также психиатр и юрист. Но я на все вопросы отвечала только, что ничего не помню. Они ошибочно истолковывали это как следствие шока, который я испытала. Поскольку
