— А сверху?
— Простите, не понял?
— Брал он «левые» заказы?
— Вообще-то мы боремся с этим позорным явлением. В целом коллектив у нас здоровый…
— Значит, не брал?
— Ну, за всем разве уследишь, — уклончиво ответил Харагезов. — Ходил у нас слушок, что он занимался частными заказами, но за руку в таких случаях поймать трудно. И потом, борьбой с преступностью занимаются специальные, уполномоченные на то органы, мы не вправе вмешиваться в их деятельность. Существует милиция, народный контроль…
— А как он вообще относился к деньгам?
— Я не припомню случая, чтобы у нас с ним заходил разговор о деньгах.
— Мы договаривались, что вы будете откровенны, — напомнил следователь. — Так что постарайтесь вспомнить. Мог он, к примеру, одолжить деньги товарищу?
Харагезов собрался с духом и выпалил:
— Не думаю. Не тот он человек, чтобы вкладывать деньги, не предусмотрев процентов прибыли.
Заявление плохо вязалось со сказанным раньше, но сидевший за столом следователь не подал виду.
— Понятно. А его семейные отношения? Что вам, как руководителю, известно о его личной жизни?
— Трудный вопрос. — Харагезов искал, за что бы зацепиться, так как тема личной жизни Красильникова непосредственно его не касалась и была сравнительно безопасной. — У него есть дочь. Учится во втором классе. Жена не работает. — Видя, что следователь ждет продолжения, добавил: — Мы с ним были не настолько близки, чтобы делиться своими семейными проблемами. Как там у него с женой складывалось — я не в курсе, но на днях мне звонила девушка, интересовалась Игорем. И это не в первый раз. Раньше ему тоже звонили.
— Вы уверены, что звонила посторонняя девушка, а не жена Красильникова?
— Конечно, посторонняя, — оживился Харагезов. — Жену зовут Тамара, а звонила Таня.
— Она что же, назвала себя?
— Нет. Просто я слышал, как кто-то во время разговора позвал ее, обращаясь по имени, и она ответила, что через минуту освободится.
— Так когда вам звонила эта самая Таня?
— Позавчера, кажется. Да, позавчера. В первой половине дня. Спросила, вышел ли на работу Красильников. Я сказал, что нет. Тогда она поинтересовалась, не болеет ли он и если болеет, то когда выйдет… — Харагезов запнулся.
— И вы ответили, что он арестован?
— Но ведь меня никто не предупреждал, — потупив взгляд, повинился он. — Я бы ни за что не сказал, если бы знал, что нельзя.
— Больше она ни о чем не спрашивала?
— Ни о чем, — подтвердил Харагезов. — Сразу повесила трубку. Напугалась, наверно.
— Алексей Михайлович, когда-нибудь Красильников обращался к вам с просьбой достать санаторную путевку?
— Обращался.
— Когда?
— В ноябре. Я объяснил ему, что это не так просто, но он очень просил, и я обещал помочь. У нас в управлении иногда бывают «горящие» путевки, особенно зимой. В декабре он справлялся, как обстоят дела.
— Не говорил он вам, для кого нужна путевка, в какой именно санаторий?
— Нет, Сказал только, что желательно в санаторий для сердечников, а если не будет для сердечников, то в любой.
— Еще вопрос. Он вам давал деньги на путевку?
— Ну что вы! Если бы я выбил ее в управлении, то все оформили бы законным путем через местный комитет. — И, порозовев, негромко закончил: — Мой долг соблюдать соцзаконность на вверенном мне участке работ.
Следователь зашелестел бумагами, и Харагезов, готовясь к худшему, тоскливо посмотрел в окно на голубое безоблачное небо. Он вдруг представил, как его выведут из кабинета и на виду у всех подчиненных поведут к милицейской машине.
— Вернемся к январским событиям, — сказал следователь, отрываясь от своих записей.
Харагезов облегченно вздохнул, взятку он взял в прошлом году, значит, пока пронесло, но опасность еще оставалась. Если его спросят про девятнадцатое, почему он сказал, что Игорь пришел на работу вовремя, тогда…
— Восемнадцатого января… — начал следователь.
— …Восемнадцатого Красильников отпросился у меня на похороны соседки, — торопливо заверил Харагезов. — Честное слово, так и было! Он приехал к девяти, сказал, что у него большое несчастье и что он хочет взять отгул. Соседка якобы женщина одинокая, ни родных, ни близких. Я и разрешил — причина-то уважительная.
— А девятнадцатого?
«Все, дождался! Они все знают! Теперь хочешь не хочешь — придется говорить. — Харагезов вытер взмокший лоб. — Я не виноват: сам горю, как швед под Полтавой…»
Девятнадцатого около одиннадцати часов — только он приехал из управления — к нему без стука вошел возбужденный Игорь. Он плотно прикрыл за собой дверь и не допускающим возражений тоном предупредил: «Для всех, кто бы ни спрашивал, сегодня с самого утра я был на работе. Ты понял?»
Ошарашенный его наглостью, Харагезов потерял дар речи, хотел возмутиться, поставить подчиненного на место: что это он себе позволяет? Влип в какую-то грязную историю, по роже видно, что в грязную, и диктует свои условия. Думает, непонятно, что речь идет об алиби. Дурака нашел!.. Но Красильников будто читал его мысли: «Не подтвердишь — расскажу о взятке. Вылетишь из своего кресла под фанфары. Мне, сам понимаешь, терять нечего». Да, волчий прикус у парня, а все овечкой прикидывался! Куда было деваться, пришлось пообещать. Уже уходя, Игорь подмигнул и небрежно, как милостыню, бросил: «Не мандражируй, может, и не понадобится твоя защита».
Однако понадобилась. И очень скоро. Часа не прошло — ну и темпы у милиции! — Красильникова арестовали, а его самого на следующий день взяли в оборот, изволь отдуваться. Был соблазн выложить все начистоту, отмежеваться от неприятностей, все равно Игорю крышка — это и коню понятно. Но удержал взаимный интерес: если он промолчит о просьбе Игоря, Красильников промолчит о взятке — глядишь, и пронесет.
Целый месяц ходил в страхе. Теперь чувствовал: не пронесет. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Видно, спета его песенка. Конец карьере. Э-эх, денег ему, что ли, не хватало? Ведь хватало! Дом — полная чаша, с книжки одних процентов по пятьсот рублей в год набегает, дачу недавно купил с бассейном! Что ж еще надо? Так нет, связался с этим уголовником?! Возможности упускать не хотел, власть свою показать, благодетелем всесильным перед подчиненным представиться, чтобы восхищался и кланялся, кланялся и восхищался…
— Так как же девятнадцатого, Алексей Михайлович?
— Чистосердечно признаюсь, товарищ следователь, напутал кое-что в спешке, с кем не бывает…
Глава 7
