— Ему не везло, но он продолжал играть. Я просила, убеждала, говорила, что это нехорошо, что нельзя ставить всю свою жизнь в зависимость от слепого случая. Мне всегда казалось, что есть в этом что-то безнравственное, что ли: заплатить копейки и ждать, что взамен получишь тысячи. Ведь это незаработанные деньги, шальные, они не могут принести счастья. Мы с девчонками даже на комсомольском собрании как-то об этом говорили. А ты как считаешь?
— Пожалуй.
Я никогда не смотрел на лотерею с этой точки зрения, но мысль Нины показалась мне любопытной.
— Ну вот. Я просила его бросить, не играть. Он злился. Мы ссорились, а на следующий день он снова приносил билеты, заполнял свои карточки. И все тащил и тащил в дом барахло, просто как помешанный. Принес, например, как-то туфли итальянские, а они оказались велики, на несколько размеров больше, чем нужно. Так он их на четыре пары носков надевал, лишь бы оставить у себя. В последний год он вообще сильно изменился, стал совсем другим. Я просто его не узнавала — напустил на себя таинственность, замкнулся. К нему зачастили друзья. Они часами обсуждали, кто во что одет, какая фирма лучше, какая хуже, и так без конца, одно и то же. А потом… ты знаешь, что случилось потом. А начиная с семнадцатого я стала получать вот эти письма. — Нина положила сверток мне на колени. — После его смерти они приходили каждый день. Каждый день, пока не появился ты…
— Можно посмотреть? — спросил я.
— Конечно.
Я развернул сверток. В нем лежала пачка конвертов. Я раскрыл тот, что лежал сверху, и вытащил оттуда сложенный вдвое листок.
Глаза успели привыкнуть к темноте, и я без труда разобрал два слова, составленные из крупных, вырезанных из газетных заголовков и наклеенных на бумагу букв:
«ГДЕ ДЕНЬГИ»
Вопросительный знак отсутствовал, но было ясно, с каким вопросом обращались к Нине анонимные отправители.
— Остальные можно не читать, они все одинаковые. Только последнее отличается. Оно снизу.
Я вытащил нижний конверт.
«ЖДИ, МЫ ПРИДЕМ», — гласило послание, выполненное тем же, не блещущим оригинальностью способом. Правда, пунктуация на этот раз была соблюдена полностью: и запятая стояла на месте, и точка.
— Теперь ты понимаешь?
Теперь я понимал. Еще как понимал! Я догадывался, кто составлял эти письма, кто подбрасывал их в почтовый ящик, кто обещал прийти и выполнил свое обещание.
— Они следили за мной, — продолжала Нина. — Ночью я услышала, как они бродят по двору, возле дома. Несколько раз звонили на работу — возьму трубку, а там молчание или смех, злой, издевательский. После таких звонков домой идти боялась. Надо было, конечно, сообщить в милицию, но я испугалась, ведь они могли отомстить.
— Ты видела кого-нибудь из них в лицо?
— Нет. Просто ощущение, что за спиной все время кто-то стоит, дышит тебе в затылок.
Ощущение, хорошо мне известное.
— Вчера ты об этом хотела мне рассказать?
— Да.
— И побоялась, что я имею отношение к этим письмам?
Нина кивнула.
— Я подумала, что они выполнили угрозу… — Она не договорила, и я закончил вместо нее:
— И послали меня за деньгами?
Она закрыла лицо руками:
— Я не знаю, чего они хотят от меня, о каких деньгах пишут…
Только теперь я в полной мере осознал, какой ценой дался ей этот разговор. Три дня сомнений, колебаний, страха и неуверенности. Три дня рядом с человеком, в котором видела то друга, то заклятого врага. А разве раньше было легче? Одиночество, муж, ушедший в мир, где счастье определяется номером и серией лотерейного билета, его внезапная смерть, преследования, угрозы.
Хотелось сказать: «Потерпи, потерпи немного. Ты не одна. Сейчас десятки людей заняты тем, чтобы на твоем лице чаще появлялась улыбка, чтобы жизнь не казалась мрачной и опасной загадкой». Хотел, но не сказал — это было бы равносильно признанию своей причастности к расследованию, которое ведется органами правосудия, а на такое признание я не имел права.
Вместе с тем перелом, который произошел в разговоре, давал мне кое-какие преимущества: я мог, не таясь, задавать вопросы и рассчитывать получить на них прямой и честный ответ.
— Ты сказала, что в последний год к нему зачастили друзья. Ты имела в виду Стаса?
— Да, он приходил чаще других.
— А ты не допускаешь, что письма — дело его рук?
— Не знаю, — сказала она.
— Ну хорошо, а остальные? Вадим, Стас, кто еще?
— Кроме Стаса, приходили еще двое. А Вадим, последний раз он приезжал, кажется, весной, в мае. С тех пор я его не видела.
— Какие они из себя?
— Кто?
— Ну эти двое?
— Один такой толстый, прыщавый и глаза крохотные, как пуговки.
— А другой?
— Другой худощавый. Одет всегда строго. Все время резинку жует.
— Витек?
— Имени я не знаю. Он часто приносил с собой спиртное. И всегда такие необычные бутылки с яркими этикетками. Они и сейчас в сарае стоят.
— А Тофик? Тофик Шахмамедов? Брюнет, среднего роста, прическа такая — шаром, он бывал у вас?
— Приходил несколько раз. Я имя запомнила. Он, по-моему, на такси работает.
— Больше никто?
— Кажется, нет.
Итак: Стас, Витек, Герась и Тофик — «невидимки», друзья, которых мы искали.
Круг, кажется, установился.
— Нина, после пятнадцатого Сергей где-то скрывался почти двое суток. Как ты считаешь, он мог прятаться у кого-нибудь из своих приятелей?
— Конечно, мог. — Она подняла голову, улыбнулась устало: — Еще есть вопросы?
О вопросы! Я был напичкан ими, как задачник по математике. Но стрелки уже подбирались к трем, и пора было закругляться.
— А почему ты так уверена, что мы с Вадимом договорились встретиться?
— Как видишь, я тоже кое-что понимаю. Ты не мог пропустить возможности пообщаться с ним, верно? Ведь он знал Сергея как никто другой — они с детства дружили.
— А дача? С чего ты взяла, что он должен был позвать меня на дачу?
— Он любит похвастать своей аппаратурой, коллекцией пластинок. Он меломан.
— Между прочим, твой меломан вручил мне контрамарку на открытие фестиваля. На две персоны.
— Ты что, хочешь меня пригласить?
— А ты против?
— Я не против, Володя, — с каким-то особым выражением сказала она. — Только боюсь загадывать на будущее, я каждую минуту жду, что что-нибудь случится и…
По Приморской, шурша шинами, проехала машина. Где-то в районе магазина «Канцтовары» она
