есть.
— У вас двухкомнатная? — спросил я, оттягивая момент, когда она предложит мне сесть.
— Двухкомнатная. — Тамара зевнула, прикрыв рот пухлой ладонью. — А что толку? В одной тринадцать квадратных метров, в другой — девять. А нас четверо прописано: я, муж, отец — он сейчас у своей сестры гостит, — дочка. По всем законам нам трехкомнатная положена, не сомневайтесь.
На столе, рядом с алюминиевой кастрюлей, валялся потрепанный учебник русского языка.
— А дочка где? — спросил я.
— Я ее к тетке отвезла. На пару дней погостить.
Не вставая со стула, она потянула за шнурок, свисавший над подоконником. Вьетнамская соломка, сворачиваясь в рулончик, рывками поползла вверх. В комнату проник дневной свет. Возникшие из полутьмы розовые, с накатанными серебрянкой узорами стены сделали ее еще неуютнее.
— Сколько же времени? — спохватилась Красильникова, отыскивая взглядом часы.
— Начало десятого, — подсказал я.
— Ого! — Она всплеснула руками, поправила сбившуются на бок прическу и вопреки своему собственному восклицанию осталась сидеть в прежней позе. — Так что вы хотели? Слушаю вас.
Я сообщил, по какому поводу пришел. Тамара не удивилась, выслушала, понимающе покачивая головой, и недвусмысленно дала понять о своем отношении к смерти Волонтира:
— Так ему, алкашу, и надо. Допился, значит?! Я тысячу раз говорила, что он этим кончит. Мыслимое ли дело: пил и днем и ночью, в будни и праздники, без разбора. Предел-то должен быть, как вы считаете?
Обмен мнениями на таком уровне меня не устраивал.
— Скажите, в котором часу ваш муж возвращается с работы? — спросил я, направляя разговор в нужное русло.
Она пожала плечами:
— Когда как. Раз на раз не приходится.
— И все-таки.
— Как вам сказать? Когда в пять, когда и в десять — по-разному. Работа у него такая.
— Кем же он работает?
— Он оптик. Приходится мотаться по городу, искать дефицитные стекла, оправы… Часто задерживается…
До сих пор я не подозревал, что у специалистов по ремонту очков такая беспокойная профессия. А может, дело не в профессии?
Снова, на этот раз более внимательно, я осмотрел комнату. Похоже было, здесь не убирали месяцами. Со слов Ямпольской, Тамара, жена Игоря, нигде не работает, другими словами, занимается домашним хозяйством. Тем более странным показались мне запущенность и грязь в квартире…
Не знаю, по какой причине задерживался Красильников, но мне с трудом верилось, что нормальный человек мог торопиться с работы, чтобы быстрее вернуться в этот «райский уголок». Впрочем, это дело вкуса и привычки, а во вкусах и привычках Игоря я пока разбирался еще меньше, чем в оптике.
— Вчера, например, он поздно вернулся?
— Вы что ж думаете, он с этим алкашом, с Волонтиром, пил? — Она опустила голову и начала перебирать бахрому на скатерти. Потом мотнула головой: — Может, и пил, кто его знает… А насчет работы, так он вчера вообще в ателье не ходил. Отпросился. — Она улыбнулась каким-то своим мыслям. — Шампанское купил, водки.
Что они делали со спиртным, я спрашивать не стал — у ножки стола стояла целая батарея пустых бутылок.
— И часто у вас… — я поискал подходящее слово, — такие вечеринки случаются?
— Это не ваше дело, — отрезала Тамара и тут же, взяв тоном ниже, объяснила: — Не подумайте чего. Вчера действительно повод был: восемь лет, как мы с Игорем поженились…
Ну и жизнь! Вчера праздновали, вчера же хоронили соседку, ночью убит другой сосед. Не многовато ли событий на такой короткий срок?
— Значит, вчера была восьмая годовщина вашей свадьбы, и по этой причине Игорь отпросился с работы?
— Да нет, я же говорила: у нас соседка, Щетинникова, умерла. Нина Ивановна. Родственников у нее нет, побеспокоиться некому, вот Игорь и взял на себя хлопоты.
— Вы имеете в виду похороны?
— Ну да. В похоронное бюро ездил, машину заказал, место на кладбище оформил.
— У вас с соседкой хорошие отношения были?
Она кивнула:
— Хорошие. Тихая была старушка, безобидная.
— Отчего она умерла?
— Болела часто. Сердце и вообще… Игорь ей все путевку хотел достать, чтобы поехала подлечилась в санатории на старости лет. Да вот не успел, не получилось. Он ее очень уважал…
Меня интересовало все, что прямо или косвенно касалось Красильникова, тем более речь шла о вчерашнем дне. Я продолжал расспрашивать Тамару, и она, пусть без особого энтузиазма, но исчерпывающе, отвечала на мои вопросы. На это, я думаю, были свои причины: она не сомневалась, что их сосед Волонтир умер по собственной неосторожности, и принимала мой визит как необходимую в таких случаях формальность. И я ее не разубеждал в этом. Кто знает, как сложился бы наш разговор, если бы она знала то, что к тому времени знал я: Георгий Васильевич был убит!
Так или иначе, объяснять ей, почему я связываю смерть Волонтира с ее мужем, было не в моих интересах, кроме того, я не имел на это права: пока по линии Красильникова у нас имелись только предположения, разрозненные факты — не больше.
— Вчера ваш муж так и не вышел на работу? — Я все же присел на стул у заваленного немытой посудой стола.
Красильникова отрицательно покачала головой:
— Когда бы он пошел? С утра — в похоронное бюро, в начале второго Нину Ивановну отвезли на кладбище. Игорь тоже поехал. Через час вернулся и лег спать. Намотался за день, устал. А я с Наташкой поехала к отцу.
— Вы говорили, что дочь у тетки, — вставил я.
— Ну да, сестра отца и есть тетка, — удивилась она моей непонятливости. — Я же говорила, что он у сестры гостит, у тети Ани.
— Ясно. Ну а дальше?
— Наташу я там оставила, а домой вернулась вместе с отцом. Пригласила его к нам годовщину отпраздновать. Сколько же времени было, дайте сообразить… — Она закатила глаза к потолку, стараясь вспомнить, как мне показалось, больше для себя, чем для меня. — В шесть мы приехали. Ну да, точно, в шесть. Будильник еще зазвонил, а я его на шесть поставила, чтобы Игоря разбудить.
— Он еще спал?
— Нет, уже проснулся. Сбегал в магазин за шампанским. Потом они с отцом сели в шахматы играть, а я на скорую руку мясо поджарила, салат приготовила. Все было тихо-мирно. Сели, выпили. И тут Игорь завелся…
В этом месте рассказ Тамары прервался. С ее лица сбежало полусонное выражение. Она уперлась взглядом в пространство и на некоторое время, забыв о моем присутствии, задумалась о чем-то своем. Несколькими днями позже я узнал, с чем это было связано, но тогда поторопился и попал впросак: начал активно выспрашивать, что там у них произошло, отчего «завелся» Игорь, и она, поморщившись, осадила меня:
— Ничего, ничего. Вас это совершенно не касается…
Ее круглые, темные, как маслины, глаза так и не обрели прежнего умиротворенного выражения. Она стала отвечать нехотя, с видом человека, вынужденного поддерживать разговор, в то время как его самого одолевают совсем другие мысли. Да так оно в действительности и было. Невидимая стена выросла между нами: по одну сторону осталась она со своей жизнью, своими заботами, по другую — я, посторонний
