всякий интерес к новой «жиличке», что как нельзя больше устраивало Лену. Да, ее жизнь была небогата на развлечения, но она не жаловалась. Ей нравилось безмятежное одиночество — по крайней мере пока, как она говорила приятельницам.
И все-таки… все-таки она немного кривила душой, утверждая, что вовсе не замечала Красильникова. Пожалуй, она чуть выделяла его из общей массы полузнакомых людей. Он ей немного нравился, только это скорее настораживало, чем привлекало ее. Отчасти по этой причине попытка Игоря познакомиться поближе привела ее в замешательство, и первым ее побуждением тогда было уйти.
Случилось это меньше года назад, в августе, в первых числах.
Помнится, она опаздывала на работу. Наскоро умылась, обжигаясь, выпила чай из крышки термоса, подхватила сумку и выбежала из квартиры. На повороте лестницы вдруг спохватилась, что забыла дома пропуск в институт. Чтобы не возвращаться, на всякий случай полезла в сумку, перевернула в ней все вверх дном — пропуска действительно не было. Вдобавок к этому, вытаскивая руку из сумки, она неосторожно зацепила за дужку очков. Очки промелькнули в воздухе, ударились о ступеньку и упали в лестничный пролет. Она бросилась вниз.
У входа в подъезд в прямоугольнике яркого света, заполненном пляшущими пылинками, стоял парень в голубой джинсовой рубашке и вельветовых брюках. Это был Игорь.
— Итальянские, — сказал он, рассматривая клеймо на дужке. — Таких стекол не достанешь. Вам не жалко?
— Ничего, отдам в починку…
Она сделала шаг навстречу и вступила в лежавший под ногами прямоугольник света. Казалось бы, ничего особенного — обыкновенное пятно от солнечных лучей, падающих с улицы. Однако гораздо позже, когда их отношения с Игорем успели стать сложными, но еще не окончились полным разрывом, она в самые тяжелые минуты вспоминала тот светящийся в полумраке подъезда островок, себя и Игоря, обособленных, отрезанных от окружающего горячими солнечными лучами, и тогда все происшедшее оживало волшебной и, увы, короткой сказкой, в которой ей суждено было ненадолго сыграть роль принцессы. Должно быть, в этом проявлялась всегдашняя ее слабость — идеализировать избранника. Так было в свое время и со Славиком. Впрочем, скорее даже не слабость, а подсознательное стремление оживить в себе способность и желание любить, почерпнуть в прошлом то, чего уже не было в настоящем. Но ведь и в прошлом ничего не было — никакой сказки, а была заурядная и по-своему глупая история с экзальтированным восторгом вначале («Это он! Мы искали друг друга всю жизнь!») и опустошающим душу разочарованием в конце («Какая я была дура!»). История, каких тысячи.
Например, тогда на лестнице он сказал:
— Моменты свиданий, уважаемая соседка, для многих, между прочим, самые великие моменты в жизни.
Она спросила:
— Это, кажется, Козьма Прутков?
Он ответил:
— Разве это имеет значение? Важно, что это сказано о нас с вами…
Она:
— А вы уверены?
Ерунда? Да, ерунда. То есть теперь она понимала, что не было сказано ничего значительного. Так, благоглупости, пустой треп. Но тогда каждая фраза ей казалась наполненной скрытым, волнующим и непонятным для непосвященных смыслом. То, как вел себя Игорь, как говорил, содержало в себе туманный намек на нечто большее, чем нечаянная, ни к чему не обязывающая встреча малознакомых людей.
Она протянула руку, чтобы взять очки, но он не намеревался их отдавать. Сложил дужки и спрятал в карман.
— Пойдемте. Я звезд с неба не хватаю, но стекло вставлю. — И снова идиотская присказка: — Не нам, господа, подражать Плинию, наше дело выравнивать линию.
Это опять был Прутков, которого Игорь знал почти наизусть.
И она пошла, забыв обо всем: о пропуске, о работе. Нет, не забыв. Она помнила, знала, что еще вполне успевает в институт, но, отважившись на что-то, в чем еще не отдавала себе ясного отчета, решила: «Задержусь ненадолго».
А спустя полчаса, после того как узнала, что у Игоря выходной, подумала: «У меня, в конце концов, есть три законных отгула. Надо же их когда-нибудь использовать». Понимала, что обманывает себя, но это не помешало ей пойти с ним.
У ателье тоном, не допускающим возражений, он велел подождать на улице, а сам исчез за двойной стеклянной дверью. Через четверть часа вышел с отремонтированными очками.
— Сколько я вам должна? — спросила она, поблагодарив.
— Нисколько, — отмахнулся он. — Если не возражаете, давайте лучше пройдемся немного.
— А если возражаю?
Чисто формальный вопрос, и Игорь уловил это по ее тону. Остановился.
— Или мы идем на набережную, — сказал он с напускной свирепостью, — или…
— Или что?
Он сделал страшные глаза:
— Или я лишу тебя бокала шампанского и шашлыка на закуску.
«Первое «ты»!» — отметила она. И хотя что-то в ней протестовало против столь стремительного сближения, она все же согласилась, обманывая себя тем, что поступает так лишь из невинного желания подурачиться, и Игорь, конечно, это понимает и подыгрывает ей. В общем, есть возможность немного развлечься, поболтать с неглупым молодым человеком — почему же не воспользоваться? Что она — монашка, отшельница? И так, кроме работы и своей «кельи», ничего не видит…
На набережной было очень жарко. Игорь предложил сходить в кино — там прохладнее, работает кондиционер. Она не возражала, но сеанс уже начался, очередной будет через два с половиной часа (фильм был двухсерийный).
Они, не сговариваясь, направились к стоянке катера. Переехали на другой берег реки, прошли через забитый до отказа пляж, спрятались от палящего зноя под одним из больших зонтов на открытой террасе кафе. Бахрома над их столом свисала так низко, что в поле зрения оставались только нижние половины двигающихся по террасе пляжников. Возникало странное ощущение: вокруг масса людей, но ты не видишь их лиц, а они не видят твоего, и кажется, что находишься один на один с сидящим напротив человеком.
«Он специально привел меня сюда», — подумала она, и вновь сладким предчувствием надвигающихся перемен шевельнулась в ней безотчетная радость. Ненадолго настроение омрачилось из-за подозрения, что она участвует в игре, правила и весь ход которой, видно, заранее продуманы, но подозрение — всего лишь подозрение, и вскоре ей удалось отвлечься и даже безболезненно перейти с Игорем на «ты», чего он настойчиво добивался.
— Анонимное кафе. — Он кивнул в сторону обезглавленного атлета, остановившегося в двух шагах от их зонтика: — Всадник без головы, или Останки профессора Доуэля.
Она улыбнулась. Не столько словам, сколько своим беспорядочным мыслям.
— Тебе здесь нравится?
«Не знаю, ничего не знаю», — хотелось ответить ей.
— Может, уйдем отсюда, перейдем в другое место? — заметив ее колебания, предложил он.
— Не стоит. Здесь необычно. — Подумав, она решилась: — У меня есть вопрос к тебе. Только обещай, что ответишь откровенно. Обещаешь?
— Постараюсь.
— Скажи, когда ты задумал привести меня сюда? Еще там, в подъезде? Только не лги.
Игорь смутился.
— Умная женщина подобна Семирамиде, — отшутился он и уже всерьез добавил: — А с тобой надо ухо держать востро…
Вскоре на столе появилось шампанское и два огромных шампура с хорошо прожаренным шашлыком.
— За умных женщин, — сказал Игорь, поставив перед ней полный бокал, кипящий тысячью
