в ране. Минуты две спустя птица закачалась, потеряла равновесие, немного еще подержалась на ветке, уцепившись за нее крючковатыми когтями, и наконец упала на землю. Гуапо между тем пустил новую стрелу, поразившую вторую жертву, и таким образом продолжал до тех пор, пока на дереве не осталось ни одной птицы из всей стаи. Леон подбежал, чтобы помочь индейцу собрать добычу, и насчитал шестнадцать птиц, раненных то в ногу, то в крыло, то в шею. И все были уже мертвы; нескольких минут оказалось достаточно, чтобы убить их, — так быстро и сильно действует яд кураре.
Индейцы предпочитают сарбакан ружью во время охоты, и причина этого проста. При первом же выстреле из ружья все ары улетели бы. Да и очень трудно убить из ружья птиц, сидящих на высоком дереве, среди ветвей, которые их защищают. Между тем стрела, пущенная из сарбакана, беззвучно поднимается на высоту тридцати — сорока ярдов, и достаточно самой незначительной ранки, чтобы жертву настигла смерть. К тому же из этого оружия легче попасть в предмет, находящийся на известной высоте, стреляя хотя бы даже и в совершенно вертикальном направлении, и индеец с большей уверенностью стреляет в птицу, находящуюся на вершине дерева, чем в ту, которая сидит в кустах.
Так как можно без всякого вреда есть кураре, то тем более можно не опасаясь есть дичь, убитую стрелой, смоченной этим ядом. В Южной Америке находятся даже гурманы, которые предпочитают именно такую дичь и нередко велят домашнюю птицу умерщвлять с помощью кураре.
XX. Молочное дерево
Когда индеец и Леон подходили с добычей к дверям дома, они увидели маленькую Леону, которая задыхаясь бежала со стороны озера.
— Мама, — кричала она, — я видела большую свинью!
— Где? — с беспокойством спросила мать, боясь, что ребенок принял за свинью какое-нибудь опасное животное.
— В пруду между цветами.
— Это тапир! — воскликнул Леон. — Наверняка это наш тапир!
Гуапо при слове «тапир» резко остановился, и целое облако прекрасных синих перьев качнулось над ним.
— Где он, сеньорита? — спросил индеец.
— Там, в озере, возле самого берега.
Быстро схватив сарбакан, индеец бросился к реке; Леон — за ним. Подбежав к берегу, они действительно увидели тапира, который наполовину высунулся из воды и зубами и хоботом вырывал корни ирисов. После недавнего приключения он, очевидно, чувствовал себя здесь в большей безопасности, чем где бы то ни было в другом месте. Гуапо подал Леону знак не шевелиться, а сам пополз по земле и вскоре скрылся. Мальчик, затаив дыхание, смотрел на тапира. Бедное животное паслось совершенно спокойно. Вдруг оно остановилось, сделало легкое движение; потом снова начало есть, хотя с меньшим аппетитом; наконец оцепенело, замерло, тут же закачалось и тяжело упало на дно реки, расплескав воду вокруг себя. Кураре оказал свое действие: тапир был мертв.
Гуапо торжествующе крикнул, тотчас влез в воду и вытащил тапира на берег, где собрались уже все и стали рассматривать это интересное животное. Индеец, дон Пабло и Леон перетащили добычу к дому. Там Гуапо тотчас осторожно снял с животного шкуру и спрятал ее, чтобы впоследствии сделать из нее хорошие подошвы к сапогам и некоторые другие нужные вещи; а кусок мяса зажарил к ужину. Но все предпочли мясо ар; приправленное луком и красным перцем, оно оказалось превосходным; весь же кусок мяса тапира остался Гуапо.
Бамбуковый и пальмовый дом, вполне законченный, был наконец меблирован благодаря трудам дона Пабло и Гуапо, которые долго сидели по вечерам над работой, чтобы изготовить самое необходимое из мебели и домашней утвари.
Но откуда же, спросит читатель, брали они свечи или масло для освещения?
Я сразу объясню это. Одной из самых больших и прекрасных пальм, существующих в мире, является восковое дерево, которое особенно часто встречается у подножия Анд. Воск, получаемый из него, вытекает из ствола и горит так же хорошо, как и тот, что делают пчелы; стоит только собрать его — и свеча готова. Миссионеры применяют его в большом количестве для изготовления прекрасных свечей, которые горят во время богослужений. Кроме того, в Южной Америке существует еще одна пальма, дающая воск, — это карнауба (copernicia cerifera); воск ее в изобилии находится на нижней стороне листьев; он белого цвета, чист, без малейшей примеси смолы. Но если бы наши изгнанники и не отыскали эти две пальмы, все равно могли бы спокойно работать по ночам: из плодов патавы можно добыть масло, которое не имеет никакого запаха, прекрасно горит и используется для освещения.
Но освещение — это еще не все; человеку нужно и многое другое. Поблизости не было ни каменной соли, ни озера с соленой водой, в лесу не водилось ни коров, ни коз, ни ослиц; зная это, вероятно, можно подумать, что колонисты не имели ни соли, ни молока. Напрасно: почти возле их дома росло так называемое молочное дерево или дерево-корова. Прямой ствол его поднимался на большую высоту и был украшен широкими продолговатыми и заостренными на конце листьями. Плоды его, величиной с персик, съедобны. Дерево очень ценится своей прочностью и твердостью. Но известность оно приобрело благодаря своему соку. Сок этот не что иное, как густое молоко, очень приятное на вкус, столь же питательное, как и молоко коровы; а многие находят, что сок этот даже лучше. Добывается он очень легко: стоит сделать надрез в коре дерева и подставить сосуд; сок потечет обильно, особенно если надрез сделать утром, в час восхода солнца. Это же можно сказать и о клене, дающем сахарный сок, и о многих других деревьях и растениях. Некоторые пьют сок молочного дерева в чистом виде, другие находят его слишком густым и добавляют в него немного воды. С чаем или кофе это молоко превосходно. Если его оставить на некоторое время в открытом сосуде, то на поверхности появляется густой слой, который туземцы называют сыром и с удовольствием едят. Другое свойство этого молока состоит в том, что оно без всяких приготовлений может быть использовано и в качестве клея; его можно применять и для склеивания деревянных поверхностей: поэтому оно оказалось как нельзя кстати, когда дон Пабло делал мебель.
Остается еще рассказать, где колонисты брали соль; потому что как ни полезно оказалось для них молочное дерево, соль была еще необходимее. Вы, читатель, видя вокруг себя соль в таком избытке, что она ценится не дороже песка, не можете себе и представить, какую нужду испытывают в ней люди, попавшие в условия, в которых оказались наши изгнанники. Дикие животные иногда преодолевают очень большие расстояния, отыскивая соляные озера, которых в американских пустынях встречается много. Наши же колонисты готовы были отдать все, что имели, за небольшое количество соли: и сахар, и кофе, и бананы, и даже кассаву, из которой делали хлеб. Они всюду искали соль. В окрестностях рос стручковый перец; и семья густо посыпала им всякое блюдо, которое приготовлялось, но это не могло заменить соль. Тут-то и пригодились познания Гуапо. Индеец знал. что соль можно добыть из плодов особого рода пальмы, известной ему. Видя, что семья дона Пабло сильно страдает и может даже заболеть от недостатка соли, он встал очень рано и переправился на другой берег реки. Там, в болотистой местности, погружая корни в воду, росла особая маленькая пальма, высотой в двадцать — двадцать пять футов. Вершина ее поднималась над короной перистых листьев и оканчивалась острием. Это была так называемая хара. Плоды ее, овальной формы, слегка сплюснутые, величиной с персик, желтоватого цвета, висели большими кистями немного ниже листьев. Гуапо быстро влез на дерево, потому что ствол хары гладок и лазить по нему легко; набрав полный мешок плодов, он возвратился домой.
Все удивились, к чему эти нестерпимо горькие плоды? Но индеец, ничего не объясняя, развел большой огонь, положив туда эти горькие плоды, и когда они совершенно сгорели, то оказалось, что оставшийся от них пепел, белый как мука, имеет вкус соли; соль эта не была так хороша, как та, которую употребляем мы, но для кухни была вполне пригодной и удовлетворяла потребности семьи.
XXI. Гимнот и рыба-людоед
Приблизительно в это время произошел случай, который мог иметь роковые последствия для одного из членов нашей маленькой колонии. День был невероятно жаркий, а вода так соблазнительно свежа, что Леон не устоял перед желанием искупаться и, раздевшись, с восторгом бросился в реку. Остальные в это время были заняты каждый своим делом. У берега было не очень глубоко; но чуть дальше нельзя уже было идти, и Леон был этому рад, решив поупражняться в плавании и с завистью думая о том, как хорошо плавает Гуапо. К тому же и дон Пабло не только не запрещал, но, напротив, даже советовал сыну учиться плавать получше. Заметим мимоходом, что всем родителям следовало бы заботиться, чтобы их
