Глава XI
МЕКСИКАНСКИЙ ВРАЧ
Исполняя обещание, данное Лоле, я улегся на земле у самого входа в палатку, Офицерский плащ заменил мне одеяло. Заснуть мне помешала не ночная прохлада, а близость красивой девушки, от которой меня отделял только кусок тонкого полотна.
Не буду рассказывать о мыслях, волновавших меня в эту ночь. Они недостойны того, чтобы упоминать о них. Время от времени я впадал в дремоту. Но и во сне образ прекрасной харочо не переставал преследовать меня.
Долго лежал я неподвижно, чутко прислушиваясь к малейшим звукам. Но ничего необычайного вокруг меня не происходило. Ночь уже готова была уступить место дню, и ужасные стоны, оглашавшие ее, давно замолкли. Несчастные страдальцы как будто устали от собственных жалоб.
Лишь насмешливые крики сов, сидевших на верхушках акаций, нарушали предутреннюю тишину.
Но эти крики, как, впрочем и все другие звуки, раздававшиеся извне, мало занимали меня. Даже ружейный выстрел вряд ли мог бы отвлечь мое внимание от того, что творилось в палатке.
Сперва я слышал только тяжелое дыхание раненого. Потом он кашлянул и беспокойно заворочался на походной кровати. Вслед за этим я услышал нежный серебристый голосок Лолы, которая сначала задала Калросу несколько вопросов, а потом стала ласково успокаивать его.
По легкому шуму в палатке я догадался, что девушка встала и подошла к брату.
Скоро, однако, воцарилось молчание. Лола покончила со своими обязанностями сестры милосердия и улеглась спать.
По всей вероятности, она ни на минуту не задумалась о человеке, который сторожил вход в палатку, готовый в любую минуту превратиться из ангела-хранителя в демона и погубить ее.
По мере того как летели часы, я проникался все большим уважением к Лоле Вергара и все большим презрением к себе.
Нежность, почудившаяся мне в ее взгляде, была вообще присуща ей, являлась естественным отражением ее дивной красоты. Придавать какой-то тайный смысл этому беглому взгляду было нелепо. Я вообразил, будто он полон страсти. Теперь мне стало ясно, что я заблуждался, и что мое заблуждение было оскорбительным для молодой девушки.
Придя к этому заключению, я, наконец, заснул. Сероватый свет наступающего утра медленно проникал во мрак чапарраля.
Должно быть, спал я недолго. Не успели солнечные лучи достигнуть полной яркости, как глаза мои открылись им навстречу. На этот раз мне помешали спать не шум внутри палатки, а мужские голоса, раздававшиеся неподалеку. Сперва я услышал окрик часового, потом разговор его с какими-то посторонними людьми.
Из этого странного диалога, который я привожу здесь целиком, мне стало ясно, что в наш лагерь забрели мексиканцы. С часовым они объяснялись на ломаном английском языке... Вот этот диалог:
- Кто идет?
- Друзья!
- Пароль?
- Сеньор часовой... мы лекаря... врачи, как принято говорить у вас... Врачи из мексиканской армии.
- Из мексиканской армии? В таком случае берегитесь! Что вам здесь надо?
- Мы доктора... врачи...
- Врачи? Гм... Если это действительно так, для вас тут найдется работа. Множество ваших солдат погибло от недостатка медицинской помощи. Но без пароля я все-таки не позволю вам ступить ни шагу дальше - до тех пор, по крайней мере, пока не переговорю с капралом.
Обернувшись в ту сторону, откуда раздавался голос, я увидел группу людей, просивших у строгого часового разрешения пройти. Группа эта состояла из двадцати человек, но только один из них носил военную форму. На нем был синий длиннополый мундир с позолоченными пуговицами, малиновым кантом и золотыми шнурами. Вместо военной фуражки или кепи на голове его красовалось черное сомбреро с широкими полями. Остальные части его одежды представляли собою смесь статского и военного платья. Во время похода такая смесь, конечно, допустима, но мексиканцы сильно злоупотребляли ею.
Прочие члены группы были одеты различно: одни - в полувоенных костюмах, другие - в обыкновенном платье, если только какую-либо одежду мексиканцев можно назвать обыкновенной. Некоторые из них держали в руках носилки. Остальные несли хирургические инструменты, бинты и склянки с ярлыками. Все это показало, что они составляли персонал военного госпиталя.
Их начальник и вел переговоры с часовым.
Появление медиков на поле битвы не нуждалось в объяснении. Их можно было пропустить без всяких формальностей.
Сообразив это, я крикнул часовому, чтобы он позволил им пройти, не спрашивая на то разрешения капрала.
Когда я вышел из палатки, ко мне приблизился мексиканский врач, только что изъяснявшийся с часовым на ломаном английском языке.
- Сеньор капитан, - сказал он, приветствуя меня по-военному, - я слышал, что вы говорите по-испански. Позвольте мне же перейти на мой родной язык и от души поблагодарить вас за доброту, которую вы выказали по отношению к нашим раненым. Мы не питаем к вам никаких враждебных чувств.
- Незначительные услуги, которые мне удалось оказать вашим соотечественникам, вряд ли заслуживают благодарности. Боюсь, что большинству этих несчастных они принесли мало пользы. По всей вероятности, многие из них скончались в течение ночи.
- Вы напомнили мне, что нам не следует терять времени. Вот пропуск, скрепленный подписью американского главнокомандующего.
С этими словами мексиканец протянул мне какой-то документ.
- Спрячьте вашу бумажку, - сказал я. - Звание врача для меня убедительнее всех пропусков.
- Хорошо, сеньор капитан. В таком случае я приступаю к исполнению своих обязанностей. От имени Мексики еще раз приношу вам благодарность за ваше человеколюбие.
Произнеся эти слова, он направился со своими спутниками к тому участку поля битвы, где его раненые соотечественники провели такую ужасную ночь.
Облик и манеры мексиканского врача отличались необыкновенным изяществом. Это был человек лет пятидесяти, с белоснежными волосами и смуглым, женственно тонким лицом. Большие ясные глаза, нежный музыкальный голос, маленькие выхоленные руки и благородная скромность осанки - все доказывало мне, что я только что разговаривал с настоящим джентльменом.
Обнаруженное им знание английского языка, правда, далеко не совершенное, нередко встречающееся среди его соотечественников, свидетельствовало о том, что это человек образованный, а может быть, и путешествовавший по чужим странам. Наружность этого мексиканца внушила мне доверие к его медицинским талантам.
Я вспомнил о раненом, лежавшем в моей палатке. Вот кто несомненно нуждается в помощи врача!
Но не успел я окликнуть удаляющегося мексиканца, как выбежавшая из палатки Лола предупредила мое намерение. Услышав диалог между мной и своим земляком, она прежде всего подумала о брате.
- О, сеньор! - умоляющим голосом сказала она. - Попросите, чтобы мексиканский доктор осмотрел Калроса.
- Я только что собирался вернуть его, - ответил я. - Смотрите! Он сам догадался сделать это.
Действительно, мое посредничество оказалось совершенно излишним. Услышав голос молодой девушки, изящный мексиканец остановился как вкопанный и обернулся к нам. Спутники его тоже обернулись. Взоры всех устремились на прекрасную харочо.
- Сеньорита, - сказал врач, сделав несколько шагов по направлению к палатке и вежливо приподняв шляпу, - никогда еще не случалось мне видеть на залитых кровью полях сражений такой прекрасный цветок. Если слух не обманул меня, вы желаете, чтобы я осмотрел какого-то раненого. Должно быть, это близкий вам человек?
- Это мой брат, сеньор.
