Пойндекстера. Открытое, жизнерадостное лицо юноши невольно радует глаз, особенно рядом с суровым отцом и с мрачной наружностью третьего всадника.
На юноше свободная блуза из хлопчатобумажной ткани небесно-голубого цвета, брюки из такого же материала, на голове мягкая панама. Одежда не только идет к его юному облику, но и прекрасно отвечает требованиям южного климата.
Третий всадник — племянник плантатора. Он отставной офицер из волонтеров. На нем костюм военного покроя, из темно-синего сукна, на голове суконная фуражка.
На небольшом расстоянии от них — еще один всадник, сопровождающий обоз. Черты его лица грубее, одет он проще других. Судя по тому, с каким искусством он щелкает своей плетью, можно с уверенностью сказать, что это надсмотрщик над невольниками плантатора.
В карете сидят две девушки. У одной из них кожа ослепительной белизны, у другой — совсем темная. Первая — единственная дочь Пойндекстера, другая же — ее служанка-невольница.
Переселенцы едут с берегов Миссисипи, из штата Луизиана. Сам плантатор не принадлежит к уроженцам этого южного штата; по его наружности вы сразу заметите, что он не креол[4]. В лице же его сына и особенно в прекрасных, тонких чертах лица его дочери ярко выражен красивый тип ее французских предков.
Вудли Пойндекстер — один из крупных владельцев сахарных плантаций на юге. Он вел расточительный образ жизни и славился своим широким гостеприимством. В конце концов он разорился, и ему пришлось покинуть свои плантации в Луизиане и переехать с семьей в дикие прерии юго-западного Техаса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Солнце почти достигло зенита. Путешественники продвигаются медленно, наступая на собственные тени. Измученные жарой, белые всадники молча сидят в своих седлах. Даже негры, привычные к зною, прекратили свои монотонные, тягучие разговоры и усталые, сбившись в кучки, безмолвно плетутся позади фургонов.
Томительная тишина прерывается только громким щелканьем кнутов да покрикиванием негров- погонщиков.
Медленно движется караван, как будто он идет ощупью. Собственно, настоящей дороги нет. Путь обозначен следами колес проехавших здесь ранее телег, следами, заметными лишь по примятой траве.
Плантатор предполагает, что они находятся на расстоянии двадцати миль от места назначения. Он рассчитывает закончить путь до наступления ночи. Поэтому он и приказал двигаться, невзирая на полуденную жару.
Вдруг надсмотрщик знаками останавливает обоз и мчится к хозяину. В его жестах — тревога.
Не индейцы ли? О них ходит так много пугающих слухов.
— Что случилось, Сансом? — спросил плантатор, когда всадник приблизился.
— Трава выжжена. В прерии был пожар.
— Был пожар, но сейчас ведь прерия не горит? Я нигде не вижу дыма.
— Нет, сэр, нет, — поспешил ответить надсмотрщик, — я только сказал, что прерия горела, вся она стала черной…
— Ну и что же? Мне кажется, мы так же спокойно можем путешествовать по черной прерии, как и по зеленой.
— Что за нелепость, Джон Сансом, поднимать целую историю из-за пустяков! — вмешался племянник Пойндекстера. — Зачем ты зря пугаешь людей? Эй вы, негры, пошевеливайтесь! Вперед! Погоняй! Погоняй!
— Но, капитан Кольхаун, — возразил надсмотрщик, — как же мы теперь найдем дорогу?
— Зачем искать дорогу? Что ты еще выдумал! Ведь мы ее не теряли, не так ли?
— Боюсь, что потеряли. Следы колес уже не видны: они сгорели вместе с травой.
— Ну и что же? Мне кажется, мы можем перейти через выжженный участок и без всяких следов. Мы найдем их, когда попадем на ту сторону.
— Да, — простодушно ответил надсмотрщик, который хорошо знал западную окраину прерии, — если только там осталась другая сторона. Я ее не вижу со своего седла — даже ничего похожего нет, сколько ни смотри.
— Погоняй, негры! Погоняй! — закричал Кольхаун, не отвечая больше надсмотрщику, и, пришпорив лошадь, двинулся вперед.
Обоз опять тронулся в путь, но, подойдя к границе выжженной прерии, остановился еще раз, уже не дожидаясь ничьих распоряжений.
Всадники отъехали в сторону, чтобы обсудить, что дальше делать. Впереди, насколько только хватало зрения, расстилалось необъятное пространство совершенно черной, выжженной прерии. На ней не осталось ни одного живого растения, ни одной зеленой былинки, ни одного зеленого листика. Впереди, направо, налево, уходя в бесконечную даль, развернулась безгранично печальная картина. Даже яркий лазоревый купол южного неба казался здесь совсем темным. Солнце не заслонено облаками, но оно как будто не хочет светить и словно хмурится, глядя на мрачную землю.
Пожар, повидимому, произошел во время летнего солнцестояния, в период созревания трав.
Сансом правильно сказал, что в прерии не осталось и следов какого-либо пути — они выжжены вместе с травой.
— Что же нам делать? — спросил плантатор; в голосе его звучала растерянность.
— Что делать, дядя Вудли? Конечно, мы продолжим наш путь. Река должна быть по ту сторону пожарища. Если нам не удастся найти переправу на расстоянии полумили, мы поднимемся вверх по течению или спустимся вниз, смотря по обстоятельствам.
— Но послушай, Кассий, ведь этак мы можем потерять направление!
— Этого не может быть. Мне кажется, что обгоревшее место невелико. Не беда, если мы немного собьемся с пути: все равно, рано или поздно, мы выйдем к реке.
— Хорошо, мой друг, тебе лучше знать, я буду следовать за тобой.
— Не бойтесь, дядя. Мне приходилось быть проводником и в худших условиях… Погоняй, негры! За мной!
И отставной офицер бросил самодовольный взгляд в сторону кареты. Из-за занавески выглянуло прекрасное личико, слегка омраченное тревогой. Кольхаун пришпорил лошадь и самоуверенно поскакал вперед.
И вот хору вновь защелкавших кнутов стал вторить топот копыт восьмидесяти мулов, смешанный со скрипом колес. Фургоны снова двинулись в путь.
Мулы бежали быстро. Черная поверхность, непривычная для глаз животных, пугала их; едва они успевали коснуться пепла копытами, как тотчас же поднимали их.
Мало-помалу животные успокоились и стали продвигаться более равномерным шагом.
Так караван прошел около мили. Затем снова остановился.
Ландшафт, если его только можно так назвать, изменился, но не к лучшему. Все было по-прежнему черно до самого горизонта. Однако здесь равнина сменилась неровным рельефом: горные возвышенности, небольшие холмы перемежались долинами. Нельзя сказать, чтобы здесь совсем не было древесной растительности, хотя то, что было видно, едва ли можно было назвать деревьями. В одиночку и группами росли здесь низкорослые мексиканские акации. Их ажурная листва исчезла без следа, а обуглившиеся стволы и почерневшие ветки стояли, как мрачные скелеты.
— Ты сбился с пути, мой друг? — спросил плантатор, поспешно подъезжая к племяннику.
— Нет, дядя, пока нет. Я остановился, чтобы осмотреться. Дорога должна лежать внизу, вот в той долине. Мы едем правильно. Пусть караван продолжает путь. Ответственность я беру на себя.
Двинулись еще раз. Спустились вниз по склону, затем направились вдоль долины, затем опять взобрались по откосу другой возвышенности и наверху опять остановились.
— Ты все же сбился с пути, Кассий? — повторил свой вопрос плантатор, опять подъезжая к племяннику.
— Чорт побери! Боюсь, что так. И какой дьявол мог бы вообще отыскать дорогу среди этого ада?.. Нет, нет! — продолжал Кольхаун, увидев, что карета подъехала близко, и не желая выдать своего
