– Подлец, – жестко сказала женщина.
– Ладно, мать, – сказал мужчина и посмотрел на нее, – я еще встану на ноги. Верно, мать?
Женщина не отвечала. Лицо мужчины покрылось капельками пота.
– Дайте мне ваш адрес, – сказал Кестер, – иной раз нам может понадобиться шофер. Тяжелой, честной рукой человек старательно вывел адрес. Я посмотрел на Кестера; мы оба знали, что беднягу может спасти только чудо. Но время чудес прошло, а если они и случались, то разве что в худшую сторону.
Человек говорил без умолку, как в бреду. Аукцион кончился. Мы стояли во дворе одни. Он объяснял нам, как пользоваться зимой стартером. Снова и снова он трогал машину, потом приутих.
– А теперь пойдем, Альберт, – сказала жена. Мы пожали ему руку. Они пошли. Только когда они скрылись из виду, мы запустили мотор.
Выезжая со двора, мы увидели маленькую старушку. Она несла клетку с попугаем и отбивалась от обступивших ее ребятишек. Кестер остановился.
– Вам куда надо? – спросил он ее.
– Что ты, милый! Откуда у меня деньги, чтобы разъезжать на такси? – ответила она.
– Не надо денег, – сказал Отто. – Сегодня день моего рождения, я вожу бесплатно.
Она недоверчиво посмотрела на нас и крепче прижала клетку:
– А потом скажете, что все-таки надо платить.
Мы успокоили ее, и она села в машину.
– Зачем вы купили себе попугая, мамаша? – спросил я, когда мы привезли ее.
– Для вечеров, – ответила она. – А как вы думаете, корм дорогой?
– Нет, – сказал я, – но почему для вечеров?
– Ведь он умеет разговаривать, – ответила она и посмотрела на меня светлыми старческими глазами. – Вот и у меня будет кто-то… будет разговаривать…
– Ах, вот как… – сказал я.
После обеда пришел булочник, чтобы забрать свой форд. У него был унылый, грустный вид. Я стоял один во дворе.
– Нравится вам цвет? – спросил я.
– Да, пожалуй, – сказал он, нерешительно оглядывая машину.
– Верх получился очень красивым.
– Разумеется…
Он топтался на месте, словно не решаясь уходить, Я ждал, что он попытается выторговать еще что- нибудь, например домкрат или пепельницу.
Но произошло другое. Он посопел с минутку, потом посмотрел на меня выцветшими глазами в красных прожилках и сказал:
– Подумать только: еще несколько недель назад она сидела в этой машине, здоровая и бодрая!..
Я слегка удивился, увидев его вдруг таким размякшим, и предположил, что шустрая чернявая бабенка, которая приходила с ним в последний раз, уже начала действовать ему на нервы. Ведь люди становятся сентиментальными скорее от огорчения, нежели от любви.
– Хорошая она была женщина, – продолжал он, – душевная женщина. Никогда ничего не требовала. Десять лет проносила одно и то же пальто. Блузки и все такое шила себе сама. И хозяйство вела одна, без прислуги…
„Ага, – подумал я, – его новая мадам, видимо, не делает всего этого“.
Булочнику хотелось излить душу. Он рассказал мне о бережливости своей жены, и было странно видеть, как воспоминания о сэкономленных деньгах растравляли этого заядлого любителя пива и игры в кегли. Даже сфотографироваться по-настоящему и то не хотела, говорила, что слишком дорого. Поэтому у него осталась только одна свадебная фотография и несколько маленьких моментальных снимков.
Мне пришла в голову идея.
– Вам следовало бы заказать красивый портрет вашей жены, – сказал я. – Будет память навсегда. Фотографии выцветают со временем. Есть тут один художник, который делает такие вещи.
Я рассказал ему о деятельности Фердинанда Грау. Он сразу же насторожился и заметил, что это, вероятно, очень дорого. Я успокоил его, – если я пойду с ним, то с него возьмут дешевле. Он попробовал уклониться от моего предложения, но я не отставал и заявил, что память о жене дороже всего. Наконец он был готов. Я позвонил Фердинанду и предупредил его. Потом я поехал с булочником за фотографиями.
Шустрая брюнетка выскочила нам навстречу из булочной. Она забегала вокруг форда:
– Красный цвет был бы лучше, пупсик! Но ты, конечно, всегда должен поставить на своем! – Да отстань ты! – раздраженно бросил пупсик. Мы поднялись в гостиную. Дамочка последовала за нами. Ее быстрые глазки видели все. Булочник начал нервничать. Он не хотел искать фотографии при ней.
– Оставь-ка нас одних, – сказал он, наконец, грубо. Вызывающе выставив полную грудь, туго обтянутую джемпером, она повернулась и вышла. Булочник достал из зеленого плюшевого альбома несколько фотографий и показал мне. Вот его жена, тогда еще невеста, а рядом он с лихо закрученными усами; тогда она еще смеялась. С другой фотографии смотрела худая, изнуренная женщина с боязливым взглядом. Она сидела на краю стула. Только две небольшие фотографии, но в них отразилась целая жизнь.
