– Меня – Роберт.
– Ладно. Значит, все в порядке, Роберт, да? А я решил, что ты за мамину юбку держишься.
– Все в порядке, Густав.
С этой минуты мы стали друзьями.
Машины медленно подвигались вперед. Актер, которого все звали Томми, получил отличный заказ – поездку на вокзал. Густав повез кого-то в ближайший ресторан за тридцать пфеннигов. Он чуть не лопнул от злости: заработать десять пфеннигов и снова пристраиваться в хвост! Мне попался редкостный пассажир – старая англичанка, пожелавшая осмотреть город. Я разъезжал с ней около часу. На обратном пути у меня было еще несколько мелких ездок. В полдень, когда мы снова собрались в пивной и уплетали бутерброды, мне уже казалось, что я бывалый шофер такси. В отношениях между водителями было что-то от братства старых солдат. Здесь собрались люди самых различных специальностей. Только около половины из них были профессиональными шоферами, остальные оказались за рулем случайно.
Я был довольно сильно измотан, когда перед вечером въехал во двор мастерской. Ленц и Кестер уже ожидали меня.
– Ну, братики, сколько вы заработали? – спросил я.
– Продано семьдесят литров бензина, – доложил Юпп.
– Больше ничего?
Ленц злобно посмотрел на небо:
– Дождь нам хороший нужен! А потом маленькое столкновение на мокром асфальте прямо перед воротами! Ни одного пострадавшего! Но зато основательный ремонт.
– Посмотрите сюда! – Я показал им тридцать пять марок, лежавших у меня на ладони.
– Великолепно, – сказал Кестер. – Из них двадцать марок – чистый заработок. Придется размочить их сегодня. Ведь должны же мы отпраздновать первый рейс!
– Давайте пить крюшон, – заявил Ленц.
– Крюшон? – спросил я. – Зачем же крюшон? – Потому что Пат будет с нами.
– Пат?
– Не раскрывай так широко рот, – сказал последний романтик, – мы давно уже обо всем договорились. В семь мы заедем за ней. Она предупреждена. Уж раз ты не подумал о ней, пришлось нам самим позаботиться. И в конце концов ты ведь познакомился с ней благодаря нам.
– Отто, – сказал я, – видел ты когда-нибудь такого нахала, как этот рекрут?
Кестер рассмеялся.
– Что у тебя с рукой, Робби? Ты ее держишь как-то набок.
– Кажется, вывихнул. – Я рассказал историю с Густавом.
Ленц осмотрел мой палец:
– Конечно, вывихнул! Как христианин и студент-медик в отставке, я, несмотря на твои грубости, помассирую тебе палец. Пойдем, чемпион по боксу.
Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на нее немного масла.
– Ты сказал Пат, что мы празднуем однодневный юбилей нашей таксомоторной деятельности? – спросил я его.
Он свистнул сквозь зубы.
– А разве ты стыдишься этого, паренек?
– Ладно, заткнись, – буркнул я, зная, что он прав. – Так ты сказал?
– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит характер.
– Зато одиночество делает людей бестактными, слышишь, мрачный солист?
– Такт – это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть жалкий компромисс. Немецкий ветеран на такое не пойдет, детка.
– Что бы сделал ты на моем месте, – спросил я, – если бы кто-нибудь вызвал твое такси по телефону, а потом выяснилось бы, что это Пат?
Он ухмыльнулся:
– Я ни за что не взял бы с нее плату за проезд, мой сын.
Я толкнул его так, что он слетел с треножника. – Aх ты, негодяй! Знаешь, что я сделаю? Я просто заеду за ней вечером на нашем такси.
– Вот это правильно! – Готтфрид поднял благословляющую руку. – Только не теряй свободы! Она дороже любви. Но это обычно понимают слишком поздно. А такси мы тебе все-таки не дадим. Оно нужно нам для Фердинанда Грау и Валентина. Сегодня у нас будет серьезный и великий вечер.
Мы сидели в садике небольшого пригородного трактира. Низко над лесом, как красный факел, повисла влажная луна. Мерцали бледные канделябры цветов на каштанах, одуряюще пахла сирень, на столе перед нами стояла большая стеклянная чаша с ароматным крюшоном. В неверном свете раннего вечера чаша казалась светлым опалом, в котором переливались последние синевато-перламутровые отблески догоравшей зари. Уже четыре раза в этот вечер чаша наполнялась крюшоном.
Председательствовал Фердинанд Грау. Рядом с ним сидела Пат. Она приколола к платью бледно- розовую орхидею, которую он принес ей.
