– Он не мог бы еще побыть здесь? – неуверенно спросил булочник.
– Зачем же? – удивился Фердинанд и подошел ближе. – Он вам не нравится?
– Нравится… но я хотел бы оставить его еще здесь…
– Этого я не понимаю.
Булочник умоляюще посмотрел на меня. Я понял – он боялся повесить портрет дома, где жила эта черноволосая дрянь.
Быть может, то был страх перед покойницей.
– Послушай, Фердинанд, – сказал я, – если портрет будет оплачен, то его можно спокойно оставить здесь.
– Да, разумеется…
Булочник с облегчением извлек из кармана чековую книжку. Оба подошли к столу.
– Я вам должен еще четыреста марок? – спросил булочник.
– Четыреста двадцать, – сказал Фердинанд, – с учетом скидки. Хотите расписку?
– Да, – сказал булочник, – для порядка. Фердинанд молча написал расписку и тут же получил чек. Я стоял у окна и разглядывал комнату. В сумеречном полусвете мерцали лица на невостребованных и неоплаченных портретах в золоченых рамах. Какое-то сборище потусторонних призраков, и казалось, что все эти неподвижные глаза устремлены на портрет у окна, который сейчас присоединится к ним. Вечер тускло озарял ею последним отблеском жизни. Все было необычным – две человеческие фигуры, согнувшиеся над столом, тени и множество безмолвных портретов.
Булочник вернулся к окну. Его глаза в красных прожилках казались стеклянными шарами, рот был полуоткрыт, и нижняя губа обвисла, обнажая желтые зубы. Было смешно и грустно смотреть на него. Этажом выше кто-то сел за пианино и принялся играть упражнения. Звуки повторялись непрерывно, высокие, назойливые. Фердинанд остался у стола. Он закурил сигару. Пламя спички осветило его лицо. Мастерская, тонувшая в синем полумраке, показалась вдруг огромной от красноватого огонька.
– Можно еще изменить кое-что в портрете? – спросил булочник.
– Что именно?
Фердинанд подошел поближе. Булочник указал на драгоценности:
– Можно это снова убрать?
Он говорил о крупной золотой броши, которую просил подрисовать, сдавая заказ.
– Конечно, – сказал Фердинанд, – она мешает восприятию лица. Портрет только выиграет, если ее убрать.
– И я так думаю. – Булочник замялся на минуту. – Сколько это будет стоить?
Мы с Фердинандом переглянулись.
– Это ничего не стоит, – добродушно сказал Фердинанд. – Напротив, мне следовало бы вернуть вам часть денег: ведь на портрете будет меньше нарисовано.
Булочник удивленно поднял голову. На мгновение мне показалось, что он готов согласиться с этим. Но затем он решительно заявил:
– Нет, оставьте… ведь вы должны были ее нарисовать.
– И это опять-таки правда…
Мы пошли. На лестнице я смотрел на сгорбленную спину булочника, и мне стало его жалко; я был слегка растроган тем, что в нем заговорила совесть, когда Фердинанд разыграл его с брошью на портрете. Я понимал его настроение, и мне не очень хотелось наседать на него с кадилляком. Но потом я решил: его искренняя скорбь по умершей супруге объясняется только тем, что дома у него живет черноволосая дрянь. Эта мысль придала мне бодрости.
– Мы можем переговорить о нашем деле у меня, – сказал булочник, когда мы вышли на улицу.
Я кивнул. Меня это вполне устраивало. Булочнику, правда, казалось, что в своих четырех стенах он намного сильнее, я же рассчитывал на поддержку его любовницы.
Она поджидала нас у двери.
– Примите сердечные поздравления, – сказал я, не дав булочнику раскрыть рта.
– С чем? – спросила она быстро, окинув меня озорным взглядом.
– С вашим кадилляком, – невозмутимо ответил я.
– Сокровище ты мое! – Она подпрыгнула и повисла на шее у булочника.
– Но ведь мы еще… – Он пытался высвободиться из ее объятий и объяснить ей положение дел. Но она не отпускала его. Дрыгая ногами, она кружилась с ним, не давая ему говорить. Передо мной мелькала то ее хитрая, подмигивающая рожица, то его голова мучного червя. Он тщетно пытался протестовать.
Наконец ему удалось высвободиться.
– Ведь мы еще не договорились, – сказал он, отдуваясь.
– Договорились, – сказал я с большой сердечностью. – Договорились! Беру на себя выторговать у него последние пятьсот марок. Вы заплатите за кадилляк семь тысяч марок и ни пфеннига больше! Согласны?
– Конечно! – поспешно сказала брюнетка. – Ведь это действительно дешево, пупсик…
