- Точно так-с, если вы не откажетесь от мазурки. Стельчинский постарался выговорить эти слова как можно равнодушнее. У Владимира Сергеича сердце екнуло. Он посмотрел своему недуманному-негаданному противнику в лицо. 'фу ты, господи, какая глупость!' - подумал он.
- Вы не шутите? - произнес он громко.
- Я вообще не имею привычки шутить,- ответил с важностью Стельчинский,и в особенности с людьми, мне не знакомыми. Вы не отказываетесь от мазурки? - прибавил он, помолчав немного.
- Не отказываюсь,- возразил Владимир Сергеич, как бы размышляя.
- Прекрасно! Мы завтра деремся.
- Очень хорошо.
- Завтра поутру мой секундант будет у вас. И, учтиво поклонившись, Стельчинский удалился, видимо, довольный собою.
Владимир Сергеич остался еще несколько мгновений у окна. 'Вот тебе на! - думал он,- вот тебе и новые знакомства! Нужно было приезжать! Хорошо! Славно!'
Однако, он наконец оправился и вышел в залу. В зале уже танцевали польку. Перед глазами Владимира Сергеича промелькнула Марья Павловна с Петром Алексеичем, которого он до того мгновения не заметил; она казалась бледной и даже печальной; потом пронеслась Надежда Алексеевна, вся светлая и радостная, с каким-то маленьким, кривоногим, но пламенным артиллеристом; на второй тур она пошла со Стельчин- ским. Стельчинский, танцуя, сильно встряхивал волосами.
- Что, батюшка,- раздался вдруг за спиной Владимира Сергеича голос Ипатова,- только глядите, а сами не танцуете? А признайтесь-ка, даром что у нас, так сказать, затишье, ведь недурно и у нас, ась?
'Хорошо, к черту, затишье',- подумал Владимир Сергеич и, пробормотав что-то в ответ Ипатову, отошел в другой угол залы.
'Надо будет секунданта сыскать,- продолжал он свои размышления,-а где его, к черту, найти? Веретьева нельзя, других я никого не знаю, черт знает, что за нелепость такая!'
Владимир Сергеич, когда сердился, любил поминать черта.
В это мгновение глаза Владимира Сергеича упали на Складную Душу, Ивана Ильича, стоявшего в бездействии у окна.
'Уж не его ли?' - подумал он и, пожав плечами, прибавил почти вслух:
- Придется его.
Владимир Сергеич подошел к нему.
- Со мной очень странное происшествие сейчас случилось,- начал наш герой с натянутой улыбкой,- вообразите, меня какой-то незнакомый молодой человек на дуэль вызвал, отказаться нет никакой возможности, мне необходимо нужен секундант, не хотите ли вы?
Хотя Иван Ильич отличался, как известно, невозмутимым равнодушием, но такое необыкновенное предложение поразило и его. Полный недоумения, уставился он на Владимира Сергеича.
- Да, - повторил Владимир Сергеич, - я бы очень вам был обязан, я здесь ни с кем не знаком. Вы одни...
- Не могу,- промолвил Иван Ильич, словно просыпаясь,- совершенно не могу.
- Отчего же? Вы боитесь неприятностей, но, я надеюсь, все это останется в тайне...
Говоря эти слова, Владимир Сергеич чувствовал сам, что краснел и смущался.
'Как глупо! как все это ужасно глупо!' - мысленно твердил он в то же время.
- Извините меня, никак не могу,- повторил Иван Ильич, замотал головой и попятился, причем опять повалил стул.
В первый раз в жизни ему приходилось отвечать на просьбу отказом, да ведь и просьба же была какова!
- По крайней мере,- продолжал встревоженным голосом Владимир Сергеич, поймав его за руку,- вы уж сделайте одолжение, никому не говорите о том, что я вам сказал, я вас покор-нейше прошу об этом.
- Это я могу, это я могу,- поспешно возразил Иван Ильич,-а то не могу, воля ваша, решительно не в состоянии.
- Ну хорошо, хорошо,- промолвил Владимир Сергеич,- но не забудьте, я надеюсь на вашу скромность... Я объявлю завтра этому господину,- пробормотал он про себя с досадой,- что я не мог найти секунданта, пусть он сам распорядится как знает, я здесь человек чужой. И черт меня дернул обратиться к этому господину! Да что же было делать?
Владимиру Сергеичу было очень и очень не по себе. Между тем бал продолжался. Владимир Сергеич весьма бы желал уехать тотчас, но до конца мазурки нечего было думать об отъезде. Как дать восторжествовать противнику? К несчастью Владимира Сергеича, танцами распоряжался один молодой развязный господин, с длинными волосами и впалой грудью, по которой, в виде маленького водопада, извивался черный атласный галстук, проколотый огромной золотой булавкой. Молодой этот господин слыл по всей губернии за человека, до тонкости изучившего все обычаи и уставы высшего света, хотя он в Петербурге прожил всего шесть месяцев и выше домов коллежского советника Сандараки и зятя его статского советника Костандараки проникнуть не успел. На всех балах танцами распоряжался он, подавал музыкантам знак хлопаньем в ладоши, посреди воя труб и визга скрипок кричал: 'En avant deux'1, или: 'Grande chaine!'2, или: 'A vous, mademoiselle!'3, и то и дело летал, стремительно скользя и шаркая, по зале, весь бледный и в поту. Мазурку он никогда раньше полуночи не начинал. 'И это милость,- говорил он,- я бы вас в Петербурге до двух часов проморил'. Длинен показался этот бал Владимиру Сергеичу. Он бродил, как тень, из залы в гостиную, изредка обмениваясь холодными взглядами с своим соперником, не пропускавшим ни одного танца, попросил было Марью Павловну на кадриль, но она уже была приглашена,- и раза два перекинулся словами с заботливым хозяином, которого, казалось, беспокоила скука, написанная на лице нового гостя. Наконец загремела желанная мазурка. Владимир Сергеич отыскал свою даму, принес два стула и сел с ней в последних парах, почти напротив Стельчинского.
В первую пару сел, как оно и следовало ожидать, молодой человек, распорядитель. С каким лицом он начал мазурку, как поволок за собой свою даму, как ударял притом ножкой в пол и вздергивал головой - описать все это едва ли не выше пера человеческого.
-А вы, мосье Астахов, мне кажется, скучаете?-начала Надежда Алексеевна, внезапно обратясь к Владимиру Сергеичу.
- Я? Нисколько. Почему вам это кажется?
- Да так, по выражению вашего лица... Вы, с тех пор как приехали, ни разу не усмехнулись. Я этого от вас не ожидала. Вам, господам положительным людям, нейдет дичиться и хмуриться a la Byron 4. Предоставьте это сочинителям.
- Я замечаю, Надежда Алексеевна, что вы часто называете меня положительным человеком, как бы в насмешку. Вы, должно быть, считаете меня холоднейшим и благоразумнейшим существом, не способным ни на что такое... А знаете ли, что я вам доложу: положительному человеку часто бывает очень нелегко на сердце, но он не считает нужным выказывать перед другими, что у него там, внутри, происходит, он предпочитает молчать.
- Что вы хотите сказать этим? - спросила Надежда Алексеевна, окинув его взором.
- Ничего-с,- возразил с притворным равнодушием Владимир Сергеич и принял таинственный вид.
- Однако?
- Право, ничего... Когда-нибудь узнаете, после. Надежда Алексеевна хотела было продолжать свои расспросы, но в это мгновенье девица, хозяйская дочь, подвела к ней Стельчинского и другого кавалера в синих очках.
- Жизнь или смерть? - спросила она ее по-французски.
'Двое вперед! (франц.)
2 Большая цепь! {франц.)
s Ваша очередь, мадемуазель! {франц.)
- По-байроновски (франц.).
- Жизнь! - воскликнула Надежда Алексеевна, - я не хочу еще смерти.
Стельчинский наклонился; она пошла с ним.
Кавалер в синих очках, назвавшийся смертью, пошел с хозяйской. дочерью. Оба имени были придуманы Стельчинским.
