— Не верю, не могу поверить! Неужели это ты, Эрнест?
Тот послал его к черту, и Навсенаплюй успокоился: значит, глаза его не обманывают Это любимое выражение Эрнеста, по нему его можно узнать и в темноте
Катрина словно языка лишилась — стояла, как завороженная. Лишь когда все ящики погрузили в фургон и печатники скрылись один за другим, она обрела дар речи.
— Вот так штука, — молвила она.
Навсенаплюй догнал печатников и предложил устроить товарищескую пирушку, но они огрызнулись в ответ, и он отказался от своей затеи.
Глава XIV
Фургон уехал на рассвете; почетные гости встали поздно, позавтракали, расплатились с хозяином и, распив на прощанье бутылочку, отбыли в своем экипаже. Часов в десять довольный мастер, исполненный добрых чувств, готовый на радостях всех простить, собрал печатников в гостиной и произнес речь, превознося до небес благородство людей, которые в последний момент побороли в себе желание сотворить зло, загрузили прошлым вечером фургон и таким образом спасли честь и благополучие этого дома, и он продолжал в том же духе со слезами на глазах, и голос его срывался от волнения; печатники смотрели с недоумением то друг на друга, то на мастера, открыв рты, не в силах вымолвить ни слова. Наконец Катценъямера прорвало:
— Что за черт! Да ты, похоже, бредишь наяву? С ума рехнулся! Мы для тебя ничего не спасали. Мы никаких ящиков не переносили. — Тут Катценъямер совсем разошелся и ударил кулаком по столу. — Скажу больше — мы устроили так, чтобы никто другой не грузил ящики в фургон, пока нам не заплатят за вынужденное бездействие'
Только представьте себе эту картину! Мастер был потрясен и минуту-две не мог выговорить ни слова, потом в грустной растерянности обернулся к Навсенаплюю:
— Не приснилась же мне вся эта история. Ты сказал, что они…
— Конечно. Я сказал, что они загрузили ящики.
— Нет, вы послушайте! — закричал Бинкс, вскакивая с места.
— …Вон те пятеро. Катценъямер шел первым, а Вассерман замыкающим…
— Наверняка знаю, как то, что моя фамилия Вас…
— . И каждый нес на плечах ящик
Тут все остальные печатники повскакали с мест, и последние слова Навсенаплюя потонули в оскорбительном хохоте, из которого вырывался лишь бычий рев Катценъямера:
— До чего договорился этот помешанный! Каждый нес на плечах по ящику! А ящик-то весит пятьсот фунтов!
Все подхватили заключительные слова Катценъямера как рефрен и выкрикивали их во все горло. Навсенаплюй оценил убийственную силу аргумента и сразу растерялся; печатники это заметили и набросились на него — кричали, чтоб он очистил душу от греха и умерил свою фантазию. Положение было трудное, и Навсенаплюй не пытался изобразить, будто дело обстоит иначе.
— Я не понимаю, не могу объяснить, в чем тут секрет — тихо, почти униженно признался он. — Сознаю, что человеку не под силу поднять такой ящик в одиночку, и все же — это верно, как то, что я стою перед вами, — я сказал правду: я видел вас своими глазами. Видела и Катрина. Видели не во сне, а наяву. Я говорил с каждым из пяти. Я видел, как вы загрузили ящики в фургон. Я…
— Прошу прощения, — вмешался Мозес Хаас, — никто не загружал ящики в фургон, никому не удалось бы это сделать. Фургон все время был у нас под присмотром. Воображение у джентльмена так разыгралось, что он, чего доброго, скажет, будто фургон уже уехал и мастеру заплатили? — добавил он с ехидцей.
Шутка была удачной, и все охотно посмеялись.
— Да, мне заплатили, — без тени улыбки подтвердил мастер.
— Разумеется, фургон уже уехал, — сказал Навсенаплюй.
— С меня хватит! — заявил Мозес, поднявшись с места. — Игра зашла слишком далеко и ведется весьма бесцеремонно. Пошли, повторишь свои слова перед фургоном. Если у тебя хватит нахальства проделать это, следуй за мной.
Мозес направился к двери, печатники толпой кинулись за ним: всем было любопытно посмотреть, что произойдет. Я заволновался. Моя уверенность в правоте Навсенаплюя уже наполовину улетучилась; поэтому я испытал огромное облегчение, убедившись, что двор пуст.
— Ну а теперь что скажешь' Есть там фургон или нет? — допытывался Мозес.
Навсенаплюй просветлел лицом: он вновь обрел былую уверенность.
— Не вижу фургона, — сказал он удовлетворенно.
— Не может быть! — хором воскликнули печатники.
— Может, нет там никакого фургона.
— Вот дьявольщина! Чего доброго и мастер скажет, что и он не видит фургона?
— Разумеется, не вижу, — подтвердил мастер.
— Нда-а, — протянул Мозес, чувствуя, что зашел в тупик Потом вдруг его озарила новая идея. — Послушай, Навсенаплюй, ты, кажется, глазами слаб, пошли вместе, на ощупь удостоверишься, что фургон на месте, и тогда посмотрим, хватит ли у тебя духу играть эту дешевую комедию!
Они быстро прошли в глубь двора; вдруг Мозес, побледнев, остановился.
— Боже правый, уехал, — прошептал он.
На лицах печатников отразилось волнение. Они крадучись, испуганные и молчаливые, обошли двор, потом замерли, и у всех разом вырвался стон:
— Фургона нет, он нам привиделся!
Они подошли к месту, где он стоял, и, осенив себя крестным знамением, зашептали молитвы. Потом их обуял гнев; разъяренные, они вернулись в гостиную и послали за астрологом. Печатники обвинили его в нарушении клятвы и пригрозили выдать церкви; и чем больше он молил о пощаде, тем больше его запугивали; наконец они схватили мага, намереваясь выполнить угрозу, и тогда маг обещал покаяться, если ему сохранят жизнь Кайся, сказали печатники, но, если твое покаяние неискренне, тебе же хуже будет.
— О, как мне тяжко говорить об этом! О, если б мне было дозволено промолчать! Какой позор! Какая неблагодарность! О, горе мне, горе! Я вскормил змею на своей груди! Этот юноша — мой ученик. Я так любил его и в порыве своей глупой любви научил нескольким заклинаниям — теперь он пользуется ими во вред вам и на мою погибель!
Я обмер; печатники бросились к Сорок четвертому с воплями:
— Смерть ему! Смерть!
Но мастер и Навсенаплюй ворвались в круг, оттеснили нападавших и спасли Сорок четвертого. Навсенаплюй образумил толпу такими словами:
— Какой смысл убивать мальчишку? Он не источник колдовства, какой бы силой он ни обладал, он получает ее от своего господина, мага. Как вы думаете, неужели маг, если пожелает, не может обратить свои чары на Сорок четвертого, отнять у него колдовскую власть и тем самым обезвредить?
Разумеется, все думали точно так же, разумеется, им это было ясно с самого начала, и они выразили свое согласие с Навсенаплюем. А он проявил еще большую мудрость: не показал и виду, что сам все знает, а дал им возможность проявить сообразительность в том малом, что осталось на их долю. Он попросил печатников помочь ему в трудном деле — придумать какой-нибудь толковый и удобный выход из этой крайности. Печатники были польщены и, хорошенько поразмыслив, разрешились идеей — надо взять с мага клятву, что он отнимет у парня колдовскую власть, а если что-нибудь подобное повторится, они передадут мага церкви.
Навсенаплюй заявил, что ничего лучше и не придумаешь, и расхваливал идею, словно в ней заключалась бог весть какая мудрость; а ведь он предложил ее сам, и она пришла бы на ум любому, включая кошку; другого сколько-нибудь разумного выхода просто не было.
Печатники связали мага клятвой, он дал ее не задумываясь и тем самым снова спас свою шкуру. А потом маг напустился на Сорок четвертого — корил его за неблагодарность и, постепенно распалившись,
