других сочинений, а потому ограничимся только вышеприведенными пояснительными беглыми ремарками.
Конечно, далеко не все из приезжающих в Россию иностранцев были обуреваемы заведомым злобным намерением опорочить русских, их бытовой уклад и систему сакральных ценностей. Многие скрупулезно описывали города, природные условия, повседневный уклад. В этой эмпирической части подобные свидетельства имеют особую ценность, не девальвируемую со временем. Однако, описывая, как жили русские, они были не в состоянии понять важнейшую составляющую: чем жили. Визитеры с Запада все принадлежали или к Католичеству, или к какой-то из ветвей Протестантизма, т. е. относились к конфессиям, изначально весьма враждебным к Православию.
Иностранца, не принадлежащего к Православию, встречали на Руси традиционно настороженно. Он был представителем иного, «нечистого» мира, и общение с ним грозило умалением благочестия. Потому даже те иностранцы, которые долго обретались в пределах Русской Земли, имели чрезвычайно ограниченный круг общения.
Что же касается религиозно-церковной жизни — центра русского мироуклада, то эта сфера вообще была фактически наглухо от них закрыта. Один показательный пример. Когда в мае 1659 года умерла четырехлетняя дочь Царя Алексея Михайловича Царевна Анна Алексеевна, то члены датского посольства, находившиеся в Москве, захотели посмотреть на траурную церемонию похорон царской дочери. Но как написал один из датчан, «это нам не удалось, так как иностранцев в подобных случаях не допускают»[106].
Для иностранцев были закрыты монастыри и храмы, им не разрешалось присутствовать на богослужениях и религиозных праздниках, которых на Руси было великое множество. К тому же редко кто из них хоть как-то сносно владел русским языком.
В силу этого, подавляющее большинство описаний «русской веры», вышедшие из-под пера иностранцев, построено на чьих-то рассказах и сторонних впечатлениях. Нередко такие повествования чуть ли не сплошь — досужие слухи, анекдоты и сплетни, которые и на Западе, а нередко и у нас воспринимали как «объективные свидетельства очевидцев».
Типичный и наиболее показательный пример известные записки немецкого ученого Адама Олеария (1603–1671): «Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно», первый раз опубликованные на немецком языке в 1647 году. Его сочинение содержит немало конкретных сведений о народах России, об их нравах и обычаях, о ее гражданском и государственном устройстве. Однако самого главного — духовного содержания жизни далекого Царства — он не понял, да и понять не мог.
Олеарию наперед ясно, что христианская Вера русских «подозрительна и на деле оказывается весьма плохою». Знакомый с Католичеством и Протестантизмом, последователь «отца Реформации» Мартина Лютера (1483–1546), не приемлет церковные реалии, не соответствующие знакомому и понятному ему миру. Кругом в Московии он видел храмы, монастыри, часовни, кресты, толпы богомольцев; знал, как истово подданные Царя молятся и блюдут церковный обряд, но все это так и не убедило, что русских можно назвать христианами.
Вместе с тем немецкий гость вынужден был признать, что русские в религиозной области весьма толерантны, разрешая «всякому свободу совести, хотя бы это были их подданные и рабы»[107]. Для немецкого визитера это было тем более удивительно, что в хорошо знакомых землях европейских ничего подобного не существовало.
Он запечатлел много пристрастных, поверхностных, а порой и откровенно лживых умозаключений, и почти все они — плод каких-то разговоров и мнений тех, кто ни разу не переступал порога православного храма. Да и сам Олеарий лишь единожды рискнул осмотреть церковь. Ознакомление длилось всего несколько минут, так как русские «нас под руки вывели из церкви и метлою вымели пол за нами». Причем негативное отношение к гостям «из Европы» было столь прочно и широко распространено, что невольно поражало.
«Крестьяне в деревнях, — свидетельствовал Олеарий, — не желали допустить, чтобы мы касались руками их икон или, лежа на лавках, обращались к ним ногами. У некоторых из них, после нашего постоя, должен был являться поп с кадилом и вновь освящать иконы, точно они были нами загрязнены»[108].
Олеарий, как и другие иностранцы, никак не мог понять, почему русские категорически не хотят вести с ними «диспут о вере». Из этого делалось заключение, что русские не имеют «нужных знаний». В действительности же мотивация была совсем иной. Православные отвергали «диспут о вере» потому, что разговоры о высоком и святом с «богоотступниками» — оскорбление и умаление мирской суетой Слова Божия.
Однако в одном случае Олеарий позволил себе хвалебные славословия, которые касались описания добродетельной натуры Царя Алексея Михайловича. «Государь очень благочестивый, который подобно отцу своему, не желает допустить, чтобы хоть один из его крестьян обеднел. Если кто-нибудь из них обеднеет вследствие неурожая хлеба или по другим случайностям и несчастьям, то ему, будь он царский или боярский крестьянин, от приказа или канцелярии, в ведении которой он находится, дается пособие, и вообще обращается внимание на его деятельность, чтобы он мог снова поправиться, заплатить долг свой и внести подати начальству»[109].
Описание царствования Алексея Михайловича невозможно без упоминания сочинения другого визитера с Запада — католика Августина Мейерберга (1622–1688), посланника Императора Священной Римской Империи Леопольда I Габсбурга (1640–1705, Император с 1657 года) к Царю Алексею Михайловичу. В течение всего пребывания в России — с мая 1661 по январь 1663 года — Мейерберг вел дневниковые записи и собирал исторические, географические, политические, а также культурно-бытовые сведения о Московии. По его указанию сопровождавшие посольство живописцы выполнили около 250 чертежей и рисунков, которые отобразили облик городов, монастырей, быт знати и простого народа.
Собранные материалы Мейерберг включал в отчеты о посольстве. Его донесения, описывавшие церемонии посольских приемов и ход переговоров, легли в основу главного труда — «Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга», куда был включен и изобразительный материал. Именно рисунки и миниатюры из сочинения Мейерберга и представляют до сего дня особую значимость.
Мейерберг встречался неоднократно с Царем Алексеем Михайловичем, бывал на многочисленных царских трапезах, а потому сумел хорошо разглядеть повелителя Руси. По его словам, «Алексей статный муж, среднего роста, с кроткой наружностью, бел телом, с румянцем на щеках, волосы у него белокурые и красивая борода… Кроткий и милостивый, он лучше хочет, чтобы не делали преступлений, нежели имеет дух за них наказывать. Он и миролюбив, когда слушается своей природной наклонности; строгий исполнитель уставов своей ошибочной веры (!!! —
Итак, Вера у русских «ошибочная». Так полагал католик Мейерберг, так утверждали и многие другие гости из Западной Европы. Посланник Императора, который традиционно считался «верным сыном» Римских пап, гневно обличает русских, которые не признают и не почитают Римского первосвященника. «Москвитяне, — размышляет автор, — хотя и неучи, хоть ничего и не видят в густой тьме невежества, большей частью не знают и грамоту, притом их Вера изобилует очевидными для здравого смысла (подчеркнуто мной. —
Он негодует, что католикам, бывающим в Москве, не разрешают иметь свою церковь, и не может постичь, почему же все русские являлись непримиримыми противниками «римской церкви». Ведь, как уверен Мейерберг, в России народ исповедует Иисуса Христа, «только по греческому обряду, давно уже при несомненной Божией помощи осужденному непогрешим судом истинной и единственной Его невесты, римско-католической церкви».
По мысли католического апологета, «истинная Вера» доступна только «грамотным» и только та, которая не противоречит «здравому смыслу». Это — прекрасный образец самодовольного западноевропейского эгоцентризма. На самом деле истинное благочестие никогда не зависело ни от уровня «грамотности», ни уж тем более от «здравого смысла» кого-то. Весь Протестантизм действительно построен на рационалистических основаниях, на некоем всегда субъективном «здравом смысле». Потому
