История географических карт

могла бы в принципе оказаться пригодной для жизни, если бы ее не заполнял океан, который невозможно пересечь. Вот и все, что можно было сказать о протяженности обитаемого мира.

Ширина его с юга на север представлялась еще более неопределенной. Остров Мероэ, лежащий между Атбарой и Нилом, был хорошо известен, но дальше к югу все виделось уже несколько расплывчато. Грубо говоря, южные пределы включали в себя остров Беглых Египтян, остров Тапробан (Цейлон) и страну, где растет корица (Коричную землю); предполагалось, что эти три места расположены примерно в 3400 стадиях (340 миль) к югу от Мероэ. В этом вопросе Аристотель тоже подставился – он предположил, что в Южном полушарии теоретически может существовать умеренный пояс, похожий на наш; но, добавляет он, если бы такая зона существовала, то в ней должны были бы дуть такие же ветры, как в северной умеренной зоне.

На севере, за Британией и Иерне (Ирландией), географы столкнулись с еще более серьезной проблемой – проблемой острова Туле. О его существовании, местоположении и названии рассказал астроном и географ Пифей, живший и писавший в Массалии (Марселе). Пифей – персонаж очень темный; о нем не известно ничего, даже время, когда он жил; его труды (утерянные) быши бы полностью забыты, если бы не несколько сделанных им абсурдных утверждений. Некоторые из его утверждений казались людям образованным – таким как Эратосфен и Страбон – настолько бредовыми, что эти ученые люди, вместо того чтобы полностью игнорировать невежду, как принято в академических кругах, внимательно вчитывались в его слова и обнаруживали, что имеют дело с достойным доверия астрономом; такого человека не грех и покритиковать публично.

Итальянская карта Западной Европы. Показано вероятное расположение островов Фортуны, о которых первым сообщил Тимей около 352 г. до н. э.

Туле, согласно Пифею, располагался в шести днях пути к северу от Британии, поблизости от замерзшего моря. К северу от Туле, рассказывал Пифей, уже не существует различия между землей, воздухом и морем. Вместо этого там можно увидеть фантастическую смесь всех трех веществ – желеобразную суспензию, напоминающую тело медузы; это, конечно, делает там плавание по морю, не говоря уж о жизни человека, невозможным. Пифей будто бы видел это своими глазами, когда ездил в северную часть Британии в поисках предела обитаемого мира. Это уж слишком! Страбон назвал его архилжецом, чьим утверждениям ни по одному вопросу нельзя доверять. Полибий вообще отбросил всю эту историю как «сказочную». Вследствие этого мало кто поверил, когда Пифей достаточно точно описал западное и северо-западное побережье Европы, включая полуостров Бретань, и далекие Британские острова. Кое-кто, однако, готов был с большим доверием отнестись к утверждению Пифея о том, что в холодных областях севернее Туле день вблизи летнего солнцестояния длится двадцать четыре часа в сутки; этот факт астрономы теоретически могли вывести и сами, он вполне вписывался в их представления о мире. Однако греческим философам не слишком хотелось вплотную заниматься изучением конкретных фактов – и об экваториальной зоне, и о пустынных арктических районах к северу от Британии. Некоторые астрономы и геометры вообще избегали вопроса об установлении точного географического положения пределов обитаемого мира. Вместо этого они занимались общими рассуждениями и не интересовались ничем, кроме формы Земли и особенно ее пропорций. Так, например, большинство авторов сходились на том, что обитаемый мир имеет большую протяженность с запада на восток (длину), чем с севера на юг (ширину). Демокрит сказал, что ширина обитаемого мира в два раза превосходит его длину; Дикеарх согласился. Евдокс сказал, что длина мира, вероятно, в два раза больше ширины, а некоторые экстремисты, вроде Эратосфена, настаивали даже, что длина мира более чем в два раза превосходит его ширину. Дискуссии такого рода, базировавшиеся исключительно на предположениях, никак не помогали составлять карты, но о них все же следует упомянуть; позже, когда появились кое-какие измерительные данные, географы иногда склонны были подгонять свои расчеты под устаревшие представления о пропорциях мира в ущерб здравому смыслу.

Более практически настроенные люди того времени не согласны были изучать свой мир, основываясь при этом исключительно на подобном философском жаргоне. Они понимали необходимость разработки точного способа измерения климатических зон, поскольку, как говорит Страбон, «невозможно определить, находится ли Александрия Египетская южнее или севернее Вавилона и насколько южнее или севернее, без изучения этого вопроса средствами «климатов»». Говоря об изучении вопроса, Страбон подразумевал непосредственное измерение широт или параллелей – воображаемых линий на земной поверхности, параллельных друг другу и экватору. «В настоящее время практика наблюдения разницы по широте, – продолжает он, – не ограничивается одним-единственным способом, но там, где эта разница больше, используется один метод, а там, где меньше, – другой». Он указывает, что между широтами Афин, Родоса и Карии есть заметная разница, но в том случае, когда разница по широте составляет три или четыре тысячи миль, заметной становится и разница в длительности времен года, в характере растительности, даже в животных и народах. «Некоторые народы, – замечает он, – процветают на любой широте, благодаря обучению и привычке».

Имея дело с небольшой разницей по широте, говорит Страбон, вместо того чтобы опираться на свидетельства, видимые невооруженным глазом (например, растения или изменения в атмосфере и температуре), «мы наблюдаем эту разницу с помощью солнечных часов и диоптрических инструментов». Страбон не указывает, что это за инструменты и как ими пользоваться; если такие картографические инструменты в то время существовали и использовались, то по результатам этого не видно. Пункты обитаемого мира, для которых была известна широта, представляли собой небрежно собранную цепочку, причем каждое звено ее можно было считать слабым. Единственным источником прочности цепочки служил экватор – как минимум надежная отправная линия. Широты измерялись геометрически с помощью специальных солнечных часов или простого гномона; несмотря на то что астрономы и геометры делили круг на 360 частей, широту не выражали в градусах и минутах дуги. Вместо этого ее выражали отношением между высотой указателя и длиной тени, которую тот отбрасывал в один из четырех дней в году. Даже мысль о том, что можно определить широту любого места в любой день года, в дискуссии не упоминалась.

Еще один инструмент для определения широты различных мест – астролябию или измеритель звезд – астрономы начали использовать, несомненно, за сотни лет до христианской эры, но описаний, по которым ее можно было бы узнать наверняка, не сохранилось. Если описать простейшую астролябию простейшими словами, мы получим плоский круг из металла или дерева, закрепленный на чем-то или переносной, периметр которого разделен на 60 или 360 равных частей. В центре круга на оси закреплена трубка или стержень (визир), служащий одновременно и прицелом для наблюдателя, и указателем увиденного угла. Астрономы использовали астролябию и в вертикальном, и в горизонтальном положении; вообще говоря, ее можно было приспособить для измерения углов в совершенно произвольной плоскости. С помощью этого прибора измеряли как высоту Солнца или звезды над горизонтом, так и любые другие угловые расстояния на звездном небе.

Даже самая примитивная астролябия как инструмент измерения углов представляла собой громадный шаг вперед по сравнению с гномоном и солнечными часами. Она была гораздо более адаптабельна – ведь с ее помощью можно было измерять любые углы, тогда как гномон и солнечные часы позволяли измерять только высоту Солнца. Точность и сложный характер данных, собранных египетскими и халдейскими астрономами, указывают на то, что какое-то устройство для измерения углов, напоминающее астролябию, существовало еще за несколько тысяч лет до возникновения греческой астрономии. Через шестнадцать столетий после рождения Христа астролябией все еще пользовались; единственное, что изменилось, – в ее первоначальной конструкции появились усовершенствования, призванные повысить точность прибора и удобство работы с ним.

Широту места измеряли также с помощью песочных часов или клепсидры и выражали в этом случае в часах как продолжительность самого длинного дня в году. Конечно, астрономам было прекрасно известно, что продолжительность светового дня во время летнего солнцестояния является мерилом широты. Фактически это был просто другой способ записи угловой высоты Солнца (вполне современный, если добавить к этому Морской альманах), так как продолжительность самого длинного дня в часах и минутах прямо пропорциональна угловой высоте Солнца. Как ни странно, по-видимому, именно Пифей из Массалии первым предложил определять таким образом пределы разных климатических зон, а в приложении к Земле – широту местности. Метод приобрел популярность у географов и изготовителей карт и продолжал широко