— Серьезно боюсь, что с моими лондонскими снобами наживу себе нервный тик, — сказал он и, выйдя из-за стола, встал в излюбленную позу: руки в карманах, длинные ноги широко расставлены, голова опущена.
Блажек нашел для себя более выгодным промолчать, но на лице изобразил недоумение. Тон, в котором Обермейер начал разговор, и его первая фраза ничего тревожного не предвещали.
— Вам известно о том, что капитан и поручик перебрались в Прагу? — спросил Обермейер.
Нет, Блажек этого не знает. Впрочем, по отдельным репликам капитана можно было догадаться о его планах перебраться в Прагу. Блажек так и ответил, заметив про себя, что Обермейер, видимо, не хочет обходить его. Надо думать, Кулач сильно насолил штурмбаннфюреру.
Обермейер держал себя внешне ровно, куда ровнее, чем в прошлый раз. Это тоже успокаивало Блажека.
— Их пригрел в своем доме какой-то поручик Кулач, — продолжал Обермейер, не догадываясь, какое удовольствие доставляет своими словами Блажеку.
— Как вы сказали, господин штурмбаннфюрер? Кулач?
— Именно.
— Не Ярда ли Кулач?
— Кажется, Ярда.
— Гм… Да… Любопытно, — как бы самому себе пробормотал Блажек.
— Что любопытно? — спросил Обермейер.
— Ярда Кулач — офицер войск охраны протектората. В лицо я его не знаю, но слышал о нем.
— Я так и предполагал, — сказал Обермейер и возвратился на свое место за столом.
Блажек не мог не признать, что штурмбаннфюрер ведет себя правильно. Будь Блажек на его месте, он бы тоже не рискнул раскрыть, что Кулач негласный сотрудник гестапо.
Обермейер высказал интерес к тому, как воспримет капитан визит к нему Блажека.
Блажек ответил:
— По-моему, будет рад. Мрачека-то нет, а перед Кулачем вряд ли он откроет карты. Как мне держать себя, господин штурмбаннфюрер, если я встречу Кулача?
Обермейер усмехнулся. Кулача не видно уже два или три дня. Возможность встречи исключена. Если, на худой конец, Кулач и окажется дома, то свой визит объяснить легко. Можно сказать, что бюро обеспокоено его неявкой на службу.
— Да, это вполне резонно, — согласился Блажек.
Кулач и в самом деле куда-то исчез, и это беспокоит Обермейера. Без Кулача штурмбаннфюрер потерял контакт с капитаном. А теперь, по всему видно, задумал убить сразу двух зайцев: и лондонских гостей проведать, и узнать что-нибудь о Кулаче.
Обермейер тут же до известной степени подтвердил догадки Блажека.
— Кулач не является на службу, это установлено точно, — сказал он. — Но это не так уж важно. Важно то, что гости вот уже три дня как прервали связь с Лондоном. Лондон их вызывает, а они молчат. Может быть, их рация вышла из строя? Может быть, им надо помочь? Или они решили пробраться в Словакию? Это тоже возможно.
— Да, вполне возможно, — согласился Блажек. — Когда прикажете отправиться?
— Поезжайте сейчас, — сказал Обермейер и подал Блажеку клочок бумаги. — Это адрес. Постарайтесь вызвать капитана на откровенную беседу, выяснить, как он настроен и что думает предпринять дальше. Желательно узнать, как он расценивает долгое отсутствие Мрачека. Ну а если начнет проявлять интерес к вам, то вы сами знаете, что отвечать… От поездки в Словакию постарайтесь его отговорить.
Не дальше как через полчаса Блажек уже стоял у парадного подъезда знакомого ему дома. На неоднократные звонки и стук в дверь никто не отозвался. Блажек осмотрел замочную скважину и убедился, что в ней торчит ключ. Обойдя дом по фасаду, он обратил внимание на то, что все окна закрыты изнутри ставнями. Этим осмотром Блажек не ограничился. Выбрав удобный момент, когда на уличке не было ни одного человека, он перемахнул через невысокую чугунную решетку и оказался во дворе. Теперь он осмотрел часть дома, выходившую в сад. Вторая дверь — черный ход, как принято говорить, — тоже была заперта изнутри. Блажек постучал поочередно во все окна, но безуспешно. Дом как бы вымер.
«Кажется, наши птички улетели из гнездышка, — подумал Блажек. — Сильно перепугал их мой Каро. Но куда же девался поручик?»
Тщательно обследовав окна, Блажек обнаружил, что одно из них не заперто, а только прикрыто снаружи. Кто-то действовал с большой осмотрительностью: сначала через форточку закрыл ставню, а потом уже прихлопнул форточку и рамы, открывавшиеся наружу.
Блажек влез в окно и на всякий случай взял в руку пистолет.
Первым долгом он открыл ставни и обошел все пять комнат. Никого!
Судя по холоду в комнатах, можно было предположить, что дом не отапливался несколько дней сряду.
В кабинете Блажек сел за стол и закурил. Снял трубку с настольного телефона, приложил к уху. Аппарат работает.
«Капитан и поручик, безусловно, удрали, — рассуждал он. — Это хорошо прежде всего для нас, но не плохо и для них. А все-таки глупцы! Куда они метнулись? Попадутся где-нибудь, как мышь в мышеловку».
Докурив сигарету, Блажек еще раз обошел все комнаты, заглянул под кровати, в платяные шкафы, на кухню, в кладовую. А когда открыл дверь в ванную, невольно сделал два шага назад. Нет, зрение его не обманывало. Блажек захлопнул дверь и вернулся в кабинет.
— Вот уж этого я не ожидал, — пробурчал он и, сняв трубку телефона, набрал номер Обермейера. — Я говорю из дома поручика, — доложил Блажек. — Крайне необходимо, господин штурмбаннфюрер, чтобы вы приехали сюда.
— Что-нибудь случилось? — встревоженно спросил Обермейер.
— Я считаю неудобным говорить по телефону. Самое лучшее, если вы приедете.
— М… да. А удобно ли мне?
— Да. Совершенно безопасно. Смело останавливайте машину у подъезда. Я вас встречу.
— Хорошо. Сейчас еду. — В трубке послышались отбойные гудки.
Блажек еще раз прошел в ванную и на подзеркальнике нашел небольшой листок бумаги.
На листке значилось:
«Поручик Кулач признался, что является агентом гестапо, и получил то, что заслужил. Нас не ищите — напрасный труд. Патриоты».
Блажек почесал в затылке: эти фанфароны тоже считают себя патриотами! Он положил записку на видном месте, где ее никак нельзя было не заметить, и пошел встречать Обермейера.
Штурмбаннфюрер вылез из машины и торопливо вошел в подъезд.
— Кто в доме? — отрывисто спросил он.
— Живых людей нет, — ответил Блажек и провел штурмбаннфюрера прямо в ванную комнату. — Вот все, что я нашел здесь, — сказал он, открывая дверь.
Даже Обермейер, стреляный волк, и тот отшатнулся: до того был страшен труп повешенного поручика Кулача.
— Это что? — указал он на листок бумаги.
— Единственное, что оставили гости.
Обермейер схватил записку, пробежал ее глазами и скомкал в руке.
— Идиот! — процедил он сквозь зубы.
Легко было догадаться, что это слово предназначается повешенному.
Несколько минут постояли в молчании. Обермейер заметно нервничал.
— Я вас попрошу подробно описать на бумаге приметы этих… обоих, — сказал он сухо. — Они от меня никуда не уйдут.
