мои таланты.
– Ну-ну, что вы, Дживс. На вас совсем не похоже… это капыто…капыту…ну, как его?., на кончике языка вертится…
– Капитулянство, сэр?
– Совершенно верно. Капитулянство совсем не в вашем стиле. Не сдавайтесь. Идите и поразмышляйте в кухне. Там, может быть, найдется рыба. Вы вчера вечером, когда там хозяйничали, рыбы не заметили?
– Только шпротный паштет в консервной банке.
Сердце мое ушло в пятки. Шпротный паштет – слишком тонкий тростник, чтобы служить опорой в минуту испытания. Но все-таки это рыба в определенном смысле слова и содержит, без сомнения, свою порцию фосфора.
– Ступайте и нырните в банку.
– Очень хорошо, сэр.
– Не жалейте паштета. Зачерпывайте прямо ложкой, – посоветовал я и отпустил его трагическим жестом.
Трагическим было и мое общее настроение, когда несколько минут спустя я вышел из помещения и направился в сад, чувствуя, что мне необходимо глотнуть свежего воздуха. Я не показывал вида перед Дживсом, но в действительности я не питал особой надежды на то, что шпротный паштет принесет желанные плоды. Дотащившись до калитки, я остановился, угрюмо глядя вдаль, и состояние моего духа при этом было крайне безрадостным.
Ведь я так рассчитывал на это письмо! Я надеялся, что оно разрушит чары Вустера в глазах Флоренс. Иного средства убедить ее, что я не король среди мужчин, не было видно нигде. И поневоле мои горькие мысли, уже не в первый раз, обратились к юному Эдвину, который был fons et origo (латинское выражение) всех моих неприятностей.
Я предавался сожалениям о том, что мы не в Китае, где можно было бы запросто сфабриковать что-нибудь против этого мальчишки, чтобы его осудили на Смерть Тысячи Ран, когда мои грезы нарушило треньканье велосипедного звонка. Приехал Чеддер по прозвищу Сыр.
После всего, что было, мне, естественно, совсем не улыбалось очутиться бок о бок с полисменом, пылающим жаждой мщения, и, признаюсь без стыда, я слегка попятился. Я бы и дальше попятился, если бы он не протянул свою мясистую, как окорок, лапу и не схватил меня за пиджак.
– Стой и не двигайся, чертово чучело, – сказал он. – Мне надо тебе кое-что сообщить.
– А в письменном виде нельзя?
– Нельзя. Не извивайся. Стой и слушай.
Видно было, что человек находится во власти сильного чувства. Мне оставалось только надеяться, что он явился не с целью убийства. У него неприятно поблескивали глаза и рдела физиономия.
– Слушай, – еще раз сказал он. – Касательно твоей помолвки.
– С Флоренс?
– Да, с Флоренс. Помолвка отменяется.
– Совсем?
– Совсем, – ответил Сыр.
Я громко вскрикнул и оперся на калитку, чтобы не упасть. Солнце, только что прятавшееся за тучкой, вдруг, как заяц, прыснуло на волю и засияло во всю свою мощь. Вокруг меня, справа и слева, сзади и спереди, птицы приступили, кто во что горазд, к исполнению радостных песен. Вы поймете мое состояние, если я скажу, что не только вся Природа показалась мне вдруг прекрасной, но даже и сам Сыр на миг похорошел.
Весь окутанный розовым туманом, я еле слышно осведомился, как мне понять его слова. В ответ он нетерпеливо поморщился.
– Ты что, простых слов не понимаешь? Я же сказал: твоя помолвка отменяется. Флоренс выходит за меня. По пути из этого чумного барака я встретил ее, и мы обо всем договорились. Насмотревшись здесь на такое гнусное мошенничество и надругательство над правосудием, я принял решение уйти из полиции, о чем и поставил ее в известность. Тем самым была убрана единственная преграда, стоявшая между нами. Будучи спрошена в лоб, она не выдержала и призналась, что всегда любила меня, а с тобой обручилась, просто чтобы проучить меня за какие-то мои слова насчет современной прогрессивной мысли. Я взял их обратно, и она упала в мои объятия. Ее смущала необходимость объясняться с тобой, и я сказал, что поставлю тебя в известность сам. «А если чертов Вустер вздумает возражать, – добавил я, – я отвинчу у него голову и запихаю ему в глотку». Есть у тебя какие-нибудь возражения, Вустер?
Я помолчал минуту, наслаждаясь пением птиц. Потом запрокинул голову и подставил лицо солнечным лучам.
– Ни малейших, – заверил я его.
– Ты понимаешь, что тебе толкуют? Она от тебя отказывается. Твоей свадьбы не будет.
– Да-да. Понимаю.
– Прекрасно. Ты в ближайшее же время, конечно, отсюда уберешься?
– Немедленно.
– Вот и хорошо, – сказал Сыр и лихо, словно на горячего скакуна, вскочил на велосипед.
Я тоже не задержался. Расстояние от калитки до кухонной двери я преодолел за три секунды, не более. Из окна ванной доносился голос дяди Перси, принимающего душ. Он пел что-то веселенькое, должно быть, матросскую песню, которой научился от Устрицы или от седых капитанов, находящихся у него на службе.
По кухне из угла в угол вышагивал Дживс, погруженный в раздумье. При моем появлении он обернулся, и выражение лица у него было смущенное.
– К сожалению, сэр, шпротного паштета не оказалось. Его доели вчера вечером.
Я не хлопнул его по спине, до этого не дошло, но улыбнулся ему жизнерадостной улыбкой от уха до уха.
– Наплевать на шпротный паштет, Дживс. Нужда в нем отпала. Я сейчас видел Сыра. Он и леди Флоренс помирились и снова готовы торжественным шагом идти к алтарю. И поскольку в Стипл-Бампли нас больше ничего не держит, поехали домой.
– Очень хорошо, сэр. Автомобиль у подъезда. Я вдруг остановился.
– Да нет, черт возьми, нельзя нам уезжать.
– Сэр?
– Я вспомнил, что обещал дяде Перси сопровождать его в «Бампли-Холл» и помочь сладить с тетей Агатой.
– Ее сиятельства в «Бампли-Холле» нет, сэр.
– Как? Вы же говорили, что она вернулась.
– Да, сэр. Боюсь, что я вынужден был прибегнуть к хитрости. Весьма сожалею, но это представлялось мне необходимым в интересах всех присутствовавших.
Я смотрел на него, вылупив глаза.
– Вот это да!
– Да, сэр.
Сквозь стены донесся приглушенный голос дяди Перси, допевающего матросскую песню.
– А как насчет того, – предложил я, – чтобы рвануть отсюда немедленно, не задерживаясь для сбора вещей?
