— Э, нет, — делаю хитрую рожу я и достаю из ранца Falcon.
У господ офицеров глаза натурально вылазят из орбит, а челюсти с дробным грохотом рушатся на столешницу.
— Рабочая? — выдыхает Исмагилов.
— А то, разве что гарнитуру оторвало, но это так, мелочи.
— Небось тоже себе оставить хочешь? — с тоской стонет Олег, а в глазах его плещется многовековая скорбь всего великого татарского народа, незаслуженно обижаемого жадными «урысами».
— Ну ты еще заплачь, товарищ майор! — улыбаюсь я. — Да на кой оно мне сдалося? Я со своим-то «Кенвудом» никак до конца не разберусь. А эту — до конца жизни не освою. Да и «прошивка», опять же… Так что готов уступить, разумеется, за достойную плату.
— Да кто б сомневался, скотина ты меркантильная! — в голос хохочет Костылев, пока Исмагилов прибирает к рукам внезапно свалившееся на него счастье. — А по деньгам — не обидим, обещаю. Такая, как мне кажется, да еще и полностью исправная, как минимум на сотню золотом «тянет», если не больше. Но это зависит от того, чего там в дополнительном носимом блоке имеется. Короче, в связь передадим, те поглядят и окончательную цену назовут.
— Ешь твою налево! — перебивает Игоря обычно сдержанный и вежливый Исмагилов. — Миша, ты, вообще, в курсе, что ты сегодня сделал?
— Предполагаю, что добыл наконец так нужные вам доказательства оказываемой Турцией военной помощи Непримиримым. И это еще не считая радиостанции и содержимого сумки, на которые у тебя, Олежек, аж слюни потекли, как у собачки Павлова. Ну, и немного личное благосостояние поправил… Кстати, господин капитан, мне вот интересно, нам за убиенных «духов» как заплатят? По количеству шевронов или по числу сфотографированных «голов»?
— Ну, ты и циник, Тюкалов! — изумляется Костылев.
— А чего вы хотели, господа?! Наемник — грязный наймит, не брезгующий ничем ради собственной выгоды, — ехидным тоном выдаю я. — Опять же, Курсант вон пострадамши… На компресс бы надо…
— Да ну тебя, клоун! — фыркнув, отмахивается Игорь. — Чудом жив остался, а все туда же — балагурить.
— А ты, Игорек, классиков перечти, из тех, что Великую Отечественную прошли, а потом книги о ней написали: Казакевича там, Васильева… Разведчики всю жизнь такими были. Чего киснуть, если в любую секунду можно ласты склеить? Ну, так и радуйся жизни, пока можешь. Так что там по финансовому вопросу?
— Не переживай, не обидим. Ведомость оформим по количеству заваленных духов. Плюс — за сведения об обороне Ца-Ведено — премия, плюс — за данные об этих «Оборотнях», да и за негрилу этого — тоже. Опять же, по результатам работы с документами из сумки. Короче, помимо денег — сверлите дырки. Как минимум — по «Отваге», а если в сумке что важное — то и по «Георгию». Лично представления писать буду.
— Круто! — присвистываю я.
— Не свисти, денег не будет! — обрывает Костылев. — Не все так хорошо. Разворошили вы это змеиное кубло не слабо, так что надо вам обоим на время исчезнуть. Тут через два дня большой конвой на Ростов идет. Охраны из числа военных, как я считаю, — Комендант заговорщицки подмигивает мне, — в сложившейся обстановке — недостаточно. Мною принято решение о привлечении к этому делу на контрактной основе нескольких наиболее надежных и подготовленных бойцов из отряда Кости Убивца. Намек понят? Чтоб через два дня духу вашего тут не было. Завтра после обеда зайди, и по деньгам вопрос решим, и еще по разным мелочам. Вопросы, жалобы, предложения?!
Я, словно новобранец, подрываюсь со стула и, вытянувшись по стойке «смирно», рапортую:
— Никак нет! Разрешите в ужасе съе…ся?!
— А вот хрен-то там! — суровым голосом отвечает Игорь. — А письменный отчет в трех экземплярах за тебя Пушкин будет писать, Александр Сергеевич?
— Серьезно — в трех? — я с испугом смотрю на свои «Командирские», показывающие уже почти два ночи.
— Нет, насчет трех я пошутил, — улыбается Костылев. — Но отчет все равно нужно написать. Максимально подробный и полный. Обо всем. Сам понимаешь, бюрократия — превыше всего. Все должно быть написано, пронумеровано, подшито к делу, прошнуровано и опечатано. Так что — приступай.
Еще почти два часа спустя я наконец разгибаюсь над столом и откладываю ручку и тоненькую стопку исписанных листов бумаги.
— Все, готово! Ну, теперь-то я могу бежать?
— В ужасе!!! — шутливо рявкает Костылев, и мы дружно хохочем.
Однако смех смехом, а мне и впрямь пора, пойду, отниму у медиков Толяна — и в «Псарню»: баиньки.
По дороге к «Псарне» я тонко намекнул напарнику, что расписывать парням наш героизм во всех подробностях не стоит. Мы теперь, получается, «на службе государевой», а где именно по ходу этой службы начинается «государева тайна» — шайтан его знает. Так что лучше и не рисковать. Сходили почти (тут я кивнул на перебинтованную Толину голову) удачно, задачу выполнили, а что трофеев нет, так уходили на рысях, опять же, и без них денег приподняли достаточно. Ну, а что из свидетельств наших «великих деяний» Убивцу и Четверти отдать, для демонстрации купцам — это уже мне решать. Но, думаю, про «Оборотней» им знать ни к чему. Хватит и фотографий двойной засады. Благо там такая бойня, что непривычного человека и вывернуть может.
В гостинице уже все спали, вышедший на мой настойчивый стук Кузьма недовольно морщился и протирал заспанные глаза пудовыми кулачищами, но, увидев, кого именно «черт принес в такое время», в мгновение ока переменился.
— Вернулись?! Ну, слава богу! Не зря Зина вчера целый день свечки Николаю-угоднику ставила! А с Толей что?
— Да нормально все, — успокаиваю я хозяина «Псарни». — Царапина, хоть и глубокая. Опять же, ты ж знаешь нашего Анатолия, его безмозглая голова и сквозное ранение переживет без особого вреда организму.
— Да ну тебя, командир! — бурчит Толя, протискиваясь мимо меня в трактир. — Кузьма, а у тебя с вечера покушать ничего не осталось?
— Как всегда! — улыбаюсь я. — Кто про что, а наш «желудок» — про жратву! А кто по дороге в Червленную в машине все мясо сточил?
— Да чего там было-то, этого мяса? — почти искренне возмущается Курсант.
— Ладно вам, мужики, — обрывает наш спор Четверть. — Сейчас соображу вам по-быстрому. Картошечки, там, отварю, котлеток пожарю, как раз на завтрашний обед фарш готов — весь вечер с Зинулей крутили… А хотите, так просто яишенки с колбасой сгоношу? И молока?
— Нет, — отрицательно мотаю головой я. — Толе лучше чаю горячего, с сахаром или с вареньем. Есть варенье?
— А то, — даже обижается трактирщик. — Айвовое, персиковое, черешневое, яблочное…
— Тогда — которое послаще. Ему сейчас гемоглобин повышать надо. Рана у Толяна хоть и фуфловая, но крови он потерял многовато..
— Ну, вот и ладно! Давайте, парни, проходите, садитесь, а я быстренько, — суетящийся Кузьма выглядел очень необычно, но не смешно, а как-то… Даже не знаю… Будто отец, дождавшийся наконец долго плутавших где-то сыновей… Хороший он все-таки мужик!
Пока Четверть гремел сковородками на кухне, мы с Толей сели обсуждать результаты нашей вылазки.
— Гляди, Толя, расклад у нас такой: сначала мы привалили курьера и десять бойцов конвоя, итого одиннадцать. Потом — трое верховых из Ведено и восемь человек на «Нивах» из Ца-Ведено. Это уже двадцать два. Да шестеро «Оборотней». Всего выходит — двадцать восемь. Это по самой скромной ставке — пять монет золотом и тридцать серебром. За американскую станцию нам Комендант минимум сотню золотом обещал — это вообще деньги бешеные. Да плюс премия за документы и план обороны Ца-Ведено… Опять же, надеюсь, за «Оборотней», а особенно за командира их, накинут побольше, чем за обыкновенных
