затеряться. Вариант был один — идем в Москву. До Новгорода, как князь Всеслав, добежать опыта не хватит, да и незачем. Для начала нужно просто спокойно обмозговать что делать дальше. Стало быть, Москва. И желательно, окраина, где милиция не такая внимательная.
Я соотнес свое теперешнее положение тела с тем, что было до момента преодоления разрыва между объективной реальностью и Синей мглой, и решил, что идти нужно направо. Ну и двинулся потихоньку.
Волчица пошла рядом, стараясь не отставать и не вырываться вперед. Похоже, она тоже немного освоилась в междумирье, по крайней мере трястись перестала. Ну и ладно. Когда женщина спокойна, и нашему брату лучше думается.
Итак, я, похоже, знал не только способ открывать двери в иные миры, но и многое другое, в последнее время всплывающее в моей голове как неожиданные сюрпризы со дна мутной реки в половодье. Интересно было бы узнать, откуда такие подарки? О чем я и спросил свою попутчицу. Причем не особо удивился, когда мой вопрос прозвучал как приглушенное ворчание зверя.
— Память предков, — рыкнула волчица. — Пути твоих прадедов уже пересекались с дорогами нелюдей, а Перерождение вскрыло тайники, недоступные людям. Наверно, потому ты и не умер, как те, кто до тебя пытался стать Охотником. А еще чужая кровь, вместе с которой ты получил генетическую информацию о нас и кровососах. Правда, в ней тебе еще предстоит разобраться…
Понятно. Отец с матерью погибли в автокатастрофе, когда я был совсем мелким, так что узнать про предков не у кого — в детдоме генеалогических древ не составляют.
— Привыкай, — прорычала она. — Ты видишь, слышишь и двигаешься лучше, чем любой хомо, ты умеешь убыстрять личное время — я видела, как ты выпрыгнул из машины, а потом исчез на мгновение, и из пустоты веером прилетели пули. Ты сумел найти тропу Трояна… У тебя большое будущее. Если, конечно, ты знаешь не только как войти в Синюю мглу, но и как из нее выйти.
Хороший вопрос… На эту тему память предков как-то помалкивала. Положа лапу на сердце, я вообще не до конца был уверен, правильно ли мы идем…
И это было неправильно!
В мире, где нет направлений и под ногами хрустят кости тех, кто был не до конца уверен в себе, единственным критерием правильности выбора может быть лишь твердое убеждение в том, что ты все делаешь так, как надо! Так выходили к лагерю полярники, идущие сквозь метель, так, повинуясь инстинктам, выплывали к берегу моряки на обломках разбитых бурей фрегатов. Потому что человек знает и умеет гораздо больше, чем думает о себе. Надо только не
Сейчас я твердо знал, что иду туда, куда наметил. И знал, что в общем-то пройти осталось немного…
Но Синяя мгла действительно вытягивала силы — идти становилось все труднее. И все хуже становилась видимость. Туман сгущался. И толстые, медленно плывущие в спёртом воздухе спирали подбирались все ближе, словно осмелевшие хищники к обреченной добыче.
Волчица тоже почуяла неладное и оскалилась, прижав уши. Из ее горла раздалось предупредительное рычание, не несущее словесной информации, лишь эмоции — угроза, ненависть и, конечно же, страх. Потому что реально жутко, когда к тебе не спеша приближается темно-синее щупальце толщиной со ствол столетнего дерева…
Оно было похоже одновременно на очень плотный сгусток тумана и на живого плотоядного червя, бессмысленно плывущего на излучаемое добычей тепло по дну бесконечного океана. А мы с волчицей были двумя мелкими организмами, планктоном, пищей, случайно оказавшейся на пути, мясом, наросшим вокруг костей, которыми усеяна мертвая трава междумирья.
Внезапно сгусток тумана, выросший передо мной, омерзительно чавкнул, расступился, и в его середине образовалась черная воронка с диаметром, равным моему росту. Я почувствовал постепенно, но неотвратимо нарастающую силу, затягивающую меня в эту бездонную пропасть.
Естественной реакцией было — бежать! Но неожиданно сгустившийся вокруг нас туман вдруг стал похож на живую стену, настойчиво подталкивающую нас к черной пасти чудовища. Я даже почувствовал спиной слабое тепло, испускаемое этим пособником местного хищника, собравшегося пообедать. Синяя мгла была живой и действовала вполне осмысленно.
Живой синий мир, подкармливающий свою домашнюю плотоядную животинку… Но если он живой, то зачем кормить червяка собой, когда можно подбросить ему мяса хозяина?
Я резко развернулся и полоснул когтями по синей стене. Раз, другой, третий, вырубая большой кусок густого тумана, сейчас больше похожего на очень плотное желе.
Стена вздрогнула и ощутимо подалась назад, оставив в моих руках клок подрагивающей субстанции размером с хорошую бочку. Которую я, развернувшись, со всей силы метнул в воронку — и, не в силах больше сопротивляться силе, засасывающей меня в бездну, упал на четвереньки, цепляясь когтями за землю и всем телом прижимая к ней дрожащую волчицу.
Края воронки схлопнулись с мерзким звуком, словно болотная жижа сомкнулась над головой зазевавшейся лесной зверюги…
И тут что-то произошло вокруг.
Червь исчез, растворился в синем тумане. Расплылась сизой дымкой живая стена позади нас. Стало видно метра на два вокруг, и Синяя мгла на границе видимости продолжала покачиваться в нерешительности, будто раздумывала — а не отступить ли подальше?
Я медленно поднялся с коленей, освободив слегка придушенную моим весом волчицу, и отряхнул костяную крошку, набившуюся в шерсть на локтях — чужие кости, при моем падении рассыпавшиеся в пыль, были старыми и хрупкими.
Она тоже отряхнулась как обычная собака после купания, отчего в воздухе повисло облако белесой пыли.
— Медведь, — проворчала она. — Не иначе какой-то твой предок был не ульфхеднаром,[5] а берсерком, иначе откуда такие манеры?
И улыбнулась, как умеют улыбаться только хитрые и очень красивые волчицы.
— Спасибо, — еле слышно рыкнула она и потерлась носом о мою ногу. — Ты накормил Синюю мглу ее же плотью, и теперь она тебя боится. Это невероятно — но это так!
— Боюсь, как бы она не одумалась, — прорычал я в ответ. — Поэтому давай-ка поторопимся.
Но поторопиться не получилось.
Иномирье, почувствовав, что с пришельцами так просто не справиться, отступило, но продолжало пить нашу жизненную силу на расстоянии. Да, видимость улучшилась, но толку от этого было немного. Повсюду были лишь трава и выбеленные временем скелеты тех, кто остался здесь навеки.
Среди раздробленных и разрушившихся от времени костей порой угадывались волчьи и медвежьи черепа, попадались вампирьи с жутким оскалом летучих мышей, подавившихся собственными клыками. Человеческие черепа я видел лишь дважды. На одном угадывались остатки шлема французского кирасира, рядом со вторым валялась изъеденная черной ржавчиной немецкая каска времен Отечественной войны, на которой были различимы следы белой декали с двумя рунами «зиг».
— Вражья сила от Москвы сваливала, — рыкнул я. — Значит, верно идем.
Шли-то мы верно, но опыта таких путешествий у нас не было. Под конец и я, и волчица еле волочили ноги. Но когда она, заплетаясь лапами, упала, я нашел в себе силы поднять ее на руки и пронести еще метров двести. Откуда я знал, что конечная точка намеченного маршрута именно там, на крохотном пятачке, почему-то свободном от костей и травы? Без понятия. Но она была здесь. И сейчас ее надо было открыть.
Как?
На удар кулаком у меня уже сил не было. К тому же у меня на руках была девчонка, которую — я был уверен — уже нельзя было опустить на землю междумирья без риска потерять навсегда.
Поэтому я просто тупо пнул пространство перед собой ногой, словно открывая старую и скрипучую входную дверь, которую давно бы пора поменять, да все руки не доходят. Пнул — и сделал шаг, не дожидаясь, изменится что-то в пространстве от моего далеко не волшебного жеста или останется все как было. Я просто уходил отсюда не думая ни о чем, кроме того, что смертельно устал, — ведь никто не думает о двери, пиная ее и зная, что она обязательно откроется.
