И я, – человек, вампир, не имеющий тени,
Вол работаюший, дьявол воображенья в спазмах молчанья.
Обычная закономерность: чем выше, тем ближе к концу…
Образы карабкаются по деревьям, льются как сок по туннелям.
Ну что опасней зеленых шагов? А где-то предшественник.
Я со своей деревянной пчелой, со стихами, в терновом венце,
Внутри стеклянной виноградины я, а со мной
И лепестки строк, и улитка мысли.
Мы слабы – все мужество растрепалось, и жизни на волоске…
Путешествие по часовой стрелке из гавани символов.
Эта вода – наш последний путь: вскоре придут иные,
Те, незнакомые, которых приветствуют лепестки моих роз
На террасе туберкулезного санатория шепча «прощайте»…
И мы отплываем, уступая пристань прибывшим с моря.
2.
Карабкаются строки на силосную башню, а там
12 ветров встречают облачный белый призрак.
Оседланные луга, – их загоняют в холмистый загон –
Видят они всё: и то, как спотыкается белка,
И то, как заяц или улитка, шатаясь, ходит вокруг цветка,
И ссору ветров с деревьями на винтовых ветровых ступенях.
Когда они спрыгивают вниз – оседает пыль,
Но сыплется густо и непрерывно смертельный гравий.
Водяная дорога – путь белых медведей, котиков и макрелей.
И строки спешат вдоль длинной артерии моря,
Слепые лица поворачивая к врагу,
А мертвое слово без всадника – к стенке канала...
(Смерть – инструмент, чтобы взрезать глаз во всю длину,
Отмычка, отвертка, отвинчивающая гроб,
Твоя могила – и в пупке, и в соске, и… где?
Ноздри под маской хлороформа творят кровавый
Набор скальпелей… Похороны с антисептикой
Прочь отгоняют черный патруль
Твоих чудовищных офицеров и распавшуюся армию,
Пономарь-часовой с гарнизоном чертополоха,
Петух на навозной куче кукареканьем Лазаря воскресит,
Всё – суета сует! Пусть этот прах тебя тщится спасти
На волшебной почве, вырастив строки из ничего)
Когда стихи тонут, вдали заливаются колокола,
Ныряльщик – звон его колокола льется по шпилю пены.
Вот еще одна звонкая ступенька в мертвое море.
Ныряльщикам этим аплодируют так, что закачается
Даже эмбрион строки – тритон,
привязанный водорослями к виселице.
Слышны ли тебе в глубине виноградинки
Стёкла, разбивающиеся солено и похоронно?
Поверни веретено моря – завертится плоская земля в желобках,
По ним – граммофонная иголка молнии
ослепит одну сторону пластинки
С голосами, звучащими словно с луны, вертящейся на столе.
Пускай себе восковая пластинка лепечет, скрежеща, выпевая
Влажные, стыдные следы тайны:
Это фонограмма жизни твоей. А круглый мир – неподвижен.
3.
Они страдают в вампирьих водах, где хищные черепахи
Вползают в торчащие башни, об которые бьётся море,
Как будто сдвигается крайняя плоть, и
Чувственный череп спешит, и клетки спешат куда-то,
Страдайте, перепутаницы-наперсточки-строчки,
от того, что двойной ангел
Вскакивает из камня, как дерево над пустынной землей.
Станьте призраками самих себя, призрачными остриями,
Трубой медной, образом бестелесным, нанизанным на безумия,
Восходя лестницей Иакова, глядящей в звёздное небо.
Возникнет холм в дыму и головокружительная долина.
Пятикратно призрачный Гамлет на отцовских кораллах
Увеличит рост мальчика-с-пальчик чуть не до целой мили.
Страдайте от зрения, обрезанного зеленым плавником,
Будьте около кораблей, побитых морем, на якоре пуповины.
Не можешь ни о чем, кроме? Тогда утопи свои клепаные кости
В кораблекрушении мышц. «Оставь надежды» и на любовь,
Прекрати битву, оставь и любовь, и туман, и огонь на ложе угрей.
В крабьих клешнях кипящего круга, в море частица тебя,
Инструмент этот временем окольцован: ты уже взрослый!
Железо в моей крови обычно для города, избиваемого дождями,
Я в пламенном ветре поэзии вырос из зеленой колыбели Адама.
Нет человека волшебней, чем вытащенный когтями из... крокодила.
Человек был шкалой весов, эмалевой птицей смерти.
Хвост. Нил. И морда. (В седле уже, а не в тростниках Моисей).
Шуршал папирус.
Время в домах без часов качало череп как маятник.
Выпотрошенный человек в пирамиде (полет Грааля!)
Рыдал об утраченной чистоте. Он был мастером мумий,
Гримером трупов.
Из ветра слепленный призрак властен над человеком,
