И молоко уже во рту твоем.
Взгляни на этот череп – шар земной
В колючей проволоке всех волос горящих,
В огне мозгов, расплавленных войной!
Сбрось бомбу времени на рай, на город.
Стропила – выше! Вырастай из рая,
Свой смутный страх камнями завали,
Страх перед тьмой убежища былого,
Где скручен ты меж иродов вопящих,
Когда клинки их рядом маршируют,
А взгляд убийственен... И сердцу снова
Приходится пружину заводить:
Страданью нужно новый рот кормить.
Проснись в миг благородного падения, Не замечая грязного явления цыплят... Стекает горе с губки сморщенного лба.
Дыханье придержав, железно, как судьба,
Ты, незнакомец, входишь в наше иродово время,
Кричи же радостно: колдунья-акушерка
Тебя вытягивает в море грубой жизни
И пальцем вверх показывает – «Во!!!»
А солнце гулкую арену сотворит
Из окруженного, стесненного пока
Руками женственными островка
Для будущих коррид.
59. ЕСЛИ БОЛЬ ПРИЧИНИТ
«Если боль причинит моя голова твоим ляжкам,
Затолкай обратно того, кто стремится вниз! Ну смотри:
Ведь шарик моего дыханья еще не взорвался,
Он столкнётся с лиловой мордашкой –
И пойдут пузыри!
Лучше вывалюсь я с червяком веревок вокруг горла,
Но эту сцену я не помешаю актерам доиграть!
Да, для петушьего боя сгодятся игривые фразы зверька,
Я пройду сквозь леса, полные ловушек, затеняя лампу перчаткой,
Буду в утиные часы дня танцевать и клеваться,
И прежде, чем припадая к земле я выгоню призрака,
В гулкой комнате стукни меня слегка ...
Если жестоким тебе покажется мое мартышечье появленье,
Отправь меня обратно в сотворивший меня дом,
Моя рука уже нащупывает выход из глубины твоей,
Кровать – место принятия креста, который буду всю жизнь я нести,
А чтоб пролететь девять месяцев из глубин и до самых дверей –
Сделай в пустыне прямыми мои пути».
– Нет, нет, ни на сияющее ложе самого Христа,
Ни на перламутровый сон в чем-нибудь мягком и колдовском
Не променяю я слезы мои – пусть железная у тебя голова,
Но толкай, дочь или сын, толкай: ведь обратного хода нет,
А громоздкие ливни с небес льют и ночью и днем.
Вот проснусь, и движенья ослабнут, и радостно вздохнет пещера,
Где рос ребенок, которому от грядущих бед век свободы не знать,
О моя потерянная любовь, изгнанная из меня какими-то вышибалами!
У зерна, спешащего своим путем от края мокрой могилы,
Есть и голос, и дом – есть где плакать и где лежать.
Оставайся! Нет иного выбора для горстки праха.
Оставайся у груди, полной молочными морями,
живи, сколько положено лет,
Все равно ни волнами жирных улиц, ни скелетными худыми путями
В ту могилу, из которой ты вышел,
Возврата в мое спокойное тело нет.
И начало чудес бесконечных откроет тебе этот свет!
60. СЛЕЗЫ У МЕНЯ НА ГЛАЗАХ
Слезы у меня на глазах напоминают мои двадцать четыре года.
(Похорони мертвецов
из страха, что сами пойдут к могиле в трудах и родах!)
На выходе из рождения в мир, на том самом пороге
Я сижу, как портной ссутулясь, и свесив ноги,
И старательно шью себе саван для долгой дороги
При свете плотоядного солнца, кровавое мясо жрущего,
В смертной одежде,
начинаю свой чувственный путь
вдоль всего сущего,
Мои алые вены полны самой ценной в мире валютой валют,
Но к тому неизбежному поселенью, куда все идут,
Я двигаюсь столько времени, сколько длится мое «навсегда».
НА ПОРОГАХ СМЕРТЕЙ (1946)
