– Вы? А в чем дело?
– Я требую опровержения.
– Опровержения? По какому поводу? Да садитесь же!
– Благодарю вас, – сдержанно ответил Альбер с легким поклоном.
– Объясните.
– Я хочу, чтобы вы опровергли одно сообщение, которое затрагивает честь члена моей семьи.
– Да что вы! – сказал Бошан, донельзя изумленный. – Какое сообщение? Этого не может быть.
– Сообщение, которое вы получили из Янины.
– Из Янины?
– Да. Разве вы не понимаете, о чем я говорю?
– Честное слово… Батист, дайте вчерашнюю газету! – крикнул Бошан.
– Не надо, у меня есть.
Бошан прочел:
– Теперь вы понимаете, что дело серьезное, – сказал Морсер, когда Бошан дочитал заметку.
– А этот офицер ваш родственник? – спросил журналист.
– Да, – ответил, краснея, Альбер.
– Что же вы хотите, чтобы я для вас сделал? – кротко сказал Бошан.
– Я бы хотел, Бошан, чтобы вы поместили опровержение.
Бошан посмотрел на Альбера внимательно и дружелюбно.
– Давайте поговорим, – сказал он, – ведь опровержение это очень серьезная вещь. Садитесь, я еще раз прочту заметку.
Альбер сел, и Бошан с большим вниманием, чем в первый раз, прочел строчки, вызвавшие гнев его друга.
– Вы сами видите, – сказал твердо, даже резко Альбер, – в вашей газете оскорбили члена моей семьи, и я требую опровержения.
– Вы… требуете…
– Да, требую.
– Разрешите мне сказать вам, дорогой виконт, что вы плохой дипломат.
– Да я и не стремлюсь быть дипломатом, – возразил Альбер, вставая. – Я требую опровержения этой заметки, и я его добьюсь. Вы мой друг, – продолжал Альбер сквозь зубы, видя, что Бошан надменно поднял голову, – и, надеюсь, вы достаточно меня знаете, чтобы понять мою настойчивость.
– Я ваш друг, Морсер. Но я могу забыть об этом, если вы будете и дальше разговаривать в таком тоне… Но не будем ссориться, пока это возможно… Вы взволнованы, раздражены… Скажите, кем вам доводится этот Фернан?
– Это мой отец, – сказал Альбер. – Фернан Мондего, граф де Морсер, старый воин, участник двадцати сражений, и его благородное имя хотят забросать грязью.
– Ваш отец? – сказал Бошан. – Это другое дело, я понимаю ваше возмущение, дорогой Альбер… Прочтем еще раз…
И он снова перечитал заметку, на этот раз взвешивая каждое слово.
– Но где же тут сказано, что этот Фернан – ваш отец? – спросил Бошан.
– Нигде, я знаю; но другие это увидят. Вот почему я и требую опровержения этой заметки.
При слове
– Вы дадите опровержение? – с возрастающим гневом, но все еще сдерживаясь, повторил Альбер.
– Да, – сказал Бошан.
– Ну слава богу! – сказал Альбер.
– Но лишь после того, как удостоверюсь, что сообщение ложное.
– Как!
– Да, это дело стоит того, чтобы его расследовать, и я это сделаю.
– Но что же тут расследовать, сударь? – сказал Альбер, выходя из себя. – Если вы не верите, что речь идет о моем отце, скажите прямо; если же вы думаете, что речь идет о нем, я требую удовлетворения.
Бошан взглянул на Альбера с присущей ему улыбкой, которой он умел выражать любое чувство.
– Сударь, раз уж вам угодно пользоваться этим обращением, – возразил он, – если вы пришли требовать удовлетворения, то с этого следовало начать, а не говорить со мной о дружбе и о других пустяках, которые я терпеливо выслушиваю уже полчаса. Вам угодно, чтобы мы с вами стали на этот путь?
– Да, если вы не опровергнете эту гнусную клевету!
– Одну минуту! Попрошу вас без угроз, господин Фернан де Мондего виконт де Морсер, я не терплю их ни от врагов, ни тем более от друзей. Итак, вы хотите, чтобы я опроверг заметку о полковнике Фернане, заметку, к которой я, даю вам слово, совершенно непричастен?
– Да, я этого требую! – сказал Альбер, теряя самообладание.
– Иначе дуэль? – продолжал Бошан все так же спокойно.
– Да! – заявил Альбер, повысив голос.
– Ну, так вот мой ответ, милостивый государь, – сказал Бошан, – эту заметку поместил не я, я ничего о ней не знал. Но вы привлекли к ней мое внимание, она меня заинтересовала. Поэтому она останется в неприкосновенности, пока не будет опровергнута или же подтверждена теми, кому ведать надлежит.
– Итак, милостивый государь, – сказал Альбер, вставая, – я буду иметь честь прислать вам моих секундантов; вы с ними условитесь о месте и выборе оружия.
– Превосходно, милостивый государь.
– И сегодня вечером, если вам угодно, или, самое позднее, завтра мы встретимся.
– Нет, нет! Я явлюсь на поединок, когда наступит для этого время, а по моему мнению (я имею право выражать свое мнение, потому что вы меня вызвали), время еще не настало. Я знаю, что вы отлично владеете шпагой, я владею ею сносно; я знаю, что вы из шести три раза попадаете в цель, я – приблизительно так же; я знаю, что дуэль между нами будет серьезным делом, потому что вы храбры, и я… не менее. Поэтому я не желаю убивать вас или быть убитым вами без достаточных оснований. Теперь я сам, в свою очередь, поставлю вопрос, и ка-те-го-ри-чески. Настаиваете ли вы на этом опровержении так решительно, что готовы убить меня, если я его не помещу, несмотря на то что я вам уже сказал и повторяю и заверяю вас своей честью: я ничего об этой заметке не знал, и никому, кроме такого чудака, как вы, никогда и в голову не придет, что под именем Фернана может подразумеваться граф де Морсер?
– Я безусловно на этом настаиваю.
– Ну что же, милостивый государь, я даю свое согласие на то, чтобы мы перерезали друг другу горло, но я требую три недели сроку. Через три недели я вам скажу либо: «Это ложная заметка» и возьму ее обратно; либо: «Это правда», – и мы вынем шпаги из ножен или пистолеты из ящика, по вашему выбору.
– Три недели! – воскликнул Альбер. – Но ведь это три вечности бесчестия для меня!
– Если бы мы оставались друзьями, я бы сказал вам: терпение, друг; вы стали моим врагом, и я говорю вам: а мне что за дело, милостивый государь?
– Хорошо, через три недели, – сказал Альбер. – Но помните, через три недели уже не будет никаких отсрочек, никаких отговорок, которые могли бы вас избавить…
– Господин Альбер де Морсер, – сказал Бошан, в свою очередь, вставая, – я не имею права выбросить вас в окно раньше, чем через три недели, а вы не имеете права заколоть меня раньше этого времени. Сегодня у нас двадцать девятое августа; следовательно, до двадцать первого сентября. А пока, поверьте – и это совет джентльмена, – лучше нам не кидаться друг на друга, как две цепные собаки.
И Бошан, сдержанно поклонившись Альберу, повернулся к нему спиной и прошел в типографию.
Альбер отвел душу на кипе газет, которую он раскидал яростными ударами трости; после чего он удалился, не преминув несколько раз оглянуться в сторону типографии.
Когда Альбер, отхлестав ни в чем не повинную печатную бумагу, проезжал бульвар, яростно колотя тростью по передку своего кабриолета, он заметил Морреля, который, высоко вскинув голову, блестя глазами, бодрой походкой шел мимо Китайских бань, направляясь к церкви Мадлен.
