почувствовала последний завершающий удар, и он тоже застонал, уткнувшись в ее шею, и она крепко обняла его.
Несколько минут они молчали. Он никак не мог отдышаться, а она прижималась к нему, желая, чтобы он оставался в ней, не уходил, как имел обыкновение делать в прошлом. Крессида чувствовала, как он затихает, извергая остатки семени, и это земное ощущение наполнило ее примитивной радостью.
Стефано наконец поднял голову и посмотрел на нее, и Крессида увидела, как его губы изогнулись в усмешке:
— Ну что, — проговорил он наконец. — Тебе нравится, когда я теряю контроль над собой? Чтобы овладеть тобой в спешке, как какой-то мальчишка, не сняв даже до конца брюк?
Она закрыла глаза. Меньше всего ей хотелось сейчас анализировать. Она предпочла бы еще раз испытать это несказанное наслаждение. Она хотела, чтобы он снова и снова любил ее. У нее была только сегодняшняя ночь, и она не желала ничем омрачать ее. Крессида открыла глаза, серьезно глядя на него, и не смогла удержаться, чтобы не провести пальцем по его полной верхней губе. Он поймал ее палец, зажав своими крепкими белыми зубами.
— Я.., я — Ее голос смущенно затих. Он нежно засмеялся.
— Что такое, дорогая моя? — Глаза его сияли. Сегодня они были на равных, поэтому ее объяснение в любви опрокинуло бы это хрупкое равновесие. А любить его телом она могла.
— Я тебя хочу, — пробормотала она и почувствовала, как он шевельнулся в ней.
Он так и понес ее в спальню, однако высвободился, когда укладывал ее на кровать.
— Ox, — разочарованно произнесла она. Он засмеялся, и его белые зубы сверкнули в полумраке комнаты.
— На этот раз я разденусь. Наберись терпения, моя прелесть. За ожидание ты получишь хорошее вознаграждение. Когда я окончательно разделаюсь с одеждой, ты увидишь, как…
Ее взгляд заскользил вдоль темной линии волос, спускавшихся вниз по его животу, наслаждаясь красотой его обнаженного тела. Она так давно не видела этих прекрасных линий, гладких и сильных рук, длинных ног и крепких как камень бедер, широкой груди. Я люблю его, подумала она, глядя, как, сняв свои часы, он клал их на тумбочку рядом с кроватью, а потом заметила знакомое выражение, полуопущенные веки, изгиб рта, означающий только то, что он снова хотел обладать ее телом.
Она ощутила, как прогнулась кровать, когда он оказался на ней, ногами раздвигая ее ноги, и она не смогла удержаться, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до него, но увидела, как он чуть вздрогнул. Возможно, от удивления. Она никогда в прошлом не проявляла инициативы; ее подавляла его опытность. Он убрал ее руку и прижал к своей груди.
— Разве тебе неприятно? — прошептала она. Выражение его лица стало жалобным, и он прижал ее руку к теплым мягким губам.
— Неприятно? — он покачал головой. — Дорогая, мне очень приятно, но я должен продержаться всю ночь — а если ты начнешь так делать, я могу и не продержаться. Понятно?
Его губы прижались к ее губам, и она закрыла глаза. Если хорошо постараться, она могла бы вообразить, что его голос становится мягким от нежности, а не от желания. И она обнаружила, отдаваясь его поцелую, что вообще-то очень легко представить, словно никогда не было всех тех ссор и горечи и не только сейчас, а и тогда тоже, Стефано любил ее.
Серый рассвет забрезжил в окнах. Крессида попыталась открыть глаза, и на губах заиграла блаженная улыбка, когда память вернула ее назад. Слова Стефано о том, что это будет продолжаться всю ночь, не были пустой угрозой. Секс между ними всегда был бурным, даже в конце, но в прошлом он всегда словно сдерживался, относился к ней как к чему-то хрупкому, что может сломаться. Однако прошлой ночью он не сдерживался. Он любил ее так, будто вновь открыл для себя секс, и легко доводил ее до высшего блаженства и возвращался назад — годы воздержания обострили ее аппетит, увеличили голод так, что теперь они были равны. Какой-то предупреждающий сигнал прозвенел в ее окутанном сном мозгу.
Годы воздержания… Ее глаза открылись, и она недоуменно огляделась. Она лежала не на смятой постели в деревянном домике, и не итальянские горы во всей красе виднелись за окном. Она проснулась одна на узкой кровати. Своей кровати. В своей квартире. Беззвучный стон вырвался из ее груди. Что она наделала?
О, Боже, что она наделала? Она позволила Стефано привезти ее домой и переспать с ней.
«Позволила», цинично передразнила она себя. Она сама буквально сорвала с него одежду.
Стефано покинул ее и очень скоро навсегда исчезнет из ее жизни.
Что она наделала? Все усилия прошли даром — те дни, недели, месяцы, в течение которых она старательно пыталась вытеснить его из своей памяти. Залитые слезами подушки, которые постепенно исчезли, и она наконец начала верить, что когда-нибудь у нее будет счастливая жизнь без Стефано. И вот сейчас с поспешностью, которая казалась невероятной, она все пустила прахом.
Она услышала звук закрывающегося крана и поспешно полузакрыла глаза. Может быть, он возвращается к ней… Но сердце ее упало, когда минутой позже он вошел в комнату полностью одетый. Мороз пробегал у нее по коже, когда она смотрела, как он завязывает галстук, а потом молча надевает мягкие кожаные туфли.
— Я не сплю, — проговорила она. — Тебе совсем не обязательно ходить на цыпочках.
Он, вздрогнув, поднял голову, и ей показалось, что ему стало неловко.
— Я не хотел разбудить тебя, — сказал он, надевая тяжелые золотые часы. Он осторожно и изучающе поглядел на нее. — Боюсь, у меня есть дела.
Так рано? Кого он решил обмануть? Ей хотелось завизжать, разрыдаться, все что угодно, только не поддаться этой боли, которая грозила затопить ее. Что теперь, хотела она знать. Зачем говорить ни о чем, притворяясь, будто не было вчерашней ночи? Задать вопрос, готовый сорваться с губ, было равносильно тому, чтобы, собрав остатки гордости, позволить их с презрением растоптать. Вопрос, за желание задать который она уже презирала себя, — вопрос о том, будут ли они вместе, или это была секундная слабость, его страсть и ее жажда, вышедшие из-под контроля.
Он сел на край кровати, но она заметила его отчужденность. Ни в словах, ни в жестах ничто не указывало на то, что прошлой ночью им руководило нечто большее, чем похоть.
— О прошлой ночи… — начал он. Услышав деланно-нейтральный тон, она едва не расплакалась. Она хотела сохранить эту ночь в неприкосновенности, чтобы можно было вспоминать, как это было. Одинокими ночами она позволит себе думать об этом. Ей не хотелось, чтобы он все испортил своими сожалениями. Она надела на свои распухшие от поцелуев губы беспечную улыбку.
— Давай забудем, что это вообще было, — сказала она.
Его темные глаза прищурились.
— Забыть? — эхом отозвался он. — Что ты такое говоришь?
«Я говорю, что все еще люблю тебя, но для тебя это просто нормальная старомодная страсть», — думала она.
— Я говорю, что было очень приятно… — Она откинулась на подушки, увидев на его лице ярость.
— Приятно? — заревел он. — Приятно?
— Я далека от того, чтобы недооценивать твое сексуальное искусство, — холодно сказала она. — Ну, хорошо, это было великолепно — ты это знаешь, но давай не будем играть друг с другом. — Глядя ему в глаза, она прочитала в них правду. — Для этого ты и привез меня домой, да, Стефано? Ты получил, что хотел, не так ли?
Минуту он смотрел на нее холодно и сурово, потом встал.
— Да, — проговорил он безжизненным тоном. — Получил. — И не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел из комнаты.
После того как он ушел, она посмотрела на дверь, словно каким-то колдовством могла вернуть его, вернуть в свои объятия.
Но затем медленно, безжалостно стали одолевать мрачные мысли. Куда пошел Стефано, на работу или — назад, к Эбони?
Как она могла так низко пасть, спать со своим мужем в то время, когда у него есть другая? Довольствоваться крохами, тогда как раньше у нее было все?
Уткнувшись лицом в подушку, она зарыдала.
