Боря наблюдал за ученым. Тот постепенно приобретал знакомые черты Мефистофеля. По мере того как Генрих излагал свою концепцию, его глаза воспламенялись каким-то неземным свечением. Потеря контроля – и огонь вырвется из темных зрачков, чтобы испепелить всех несогласных. Мечась как тигр в клетке, гений умудрился довольно внятно нарисовать алгоритм своего открытия.
Когда он объяснял, все казалось предельно просто и ясно. Идея состояла в следующем: все длительные заболевания, ведущие к неумолимому смертельному исходу, имеют весьма определенную предысторию и конкретную причину. Эта причина вызывает соответствующую реакцию в мозге, и неизлечимая болезнь становится лишь следствием недостаточного внимания к самому себе. Интервал между причиной и собственно появлением болезни и есть то время, когда можно все исправить. Чем позже спохватился – тем сложнее. У Бориса был тот самый случай.
Величие Генриха заключалось в том, что он открыл «очаг вины». Прийти к гению на консультацию можно только два раза. То есть эффективно – два. Первый – для того, чтобы понять, есть ли этот очаг в мозге. А второй – за приговором. Раньше Генрих не мог объяснить, почему не было дано третьей или четвертой попытки. Их просто не было. Вторая и последняя была дана для того, чтобы был вынесен вердикт. В случае судебных тяжб это звучало бы как «виновен – не виновен» без права обжалования. В случае очага вины это могло означать только присутствие или исчезновение такового. То есть приговор совсем другого рода. Жизнь или смерть.
– Понятно? – прервал монолог ученый.
– Пока да, – Борис был весь внимание. – Но почему нельзя попробовать убить «очаг вины» несколько раз? Почему только одна попытка?
– Да, согласен. Абсолютно нормальный посыл для простого смертного. Отвечаю. ЭТО – ПРАКТИЧЕСКИ ВОСКРЕСНУТЬ!!! Совершив поступок, за который ты наказан смертью, можешь считать себя мертвецом В КРЕДИТ. Шанс искупить свою вину предоставляется каждую секунду, но ты никогда не знаешь, сколько должен отдать, чтобы реабилитироваться. Как на аукционе – стартовая цена есть, а конечной не знает никто. Все в этом мире находится в энергетическом равновесии, другими словами – закон сохранения энергии правит миром. Это и есть Бог. С энергетической точки зрения только он может подсчитать, сколько весит ваша ошибка, оплошность или преступление и сколько нужно для того, чтобы его нейтрализовать. Хорош бы был правитель мира, с которым можно торговаться: извини, дорогой, я тут немного не доделал, дай мне еще пару попыток реабилитироваться! Понятна мысль? – прервал монолог Генрих.
Боря молча кивнул. Ему действительно стало многое понятно. Как все просто! И справедливо.
– И что, к примеру, мне делать?
– Я не закончил, дружище. – Генрих внимательно смотрел на Бориса. – Раз уж вы вызвались быть моим подопытным кроликом, давайте рискнем еще разок. Вам ведь назначили дату операции? Поверьте, я хорошо изучил вашу «малышку», у вас минимум шансов. Дайте мне возможность еще раз покопаться у вас в голове и посмотреть динамику. И если вас не шокирует мое заявление, я попросил бы письменного разрешения еще раз провести обследование после операции.
– Цинично... – констатировал Мусорщик. – Более чем цинично.
– Согласен! – горячо возразил ученый. – Но подумайте о том, что после моего вмешательства и вашего участия могут быть спасены жизни сотен подобных вам больных...
– И здесь вы правы. Диктуйте, я напишу согласие.
После того как Бо расписался, поставив дату и даже время, Мефистофель пригласил его в лабораторию. Бизнесмен испытал приступ дежавю. Все повторилось, как в прошлый раз, только спал Борис гораздо дольше. Ему показалось, прошла вечность с того момента, когда он уснул под равномерное гудение компьютера.
– Очень удобно работать с лысыми, – неожиданно пошутил ученый.
– Спасибо за комплимент, док. Постараюсь не подвести и в следующий раз, – ответил Борис, растирая ладонями заспанное лицо. – Я рад, что после опытов над кроликами у вас улучшается настроение и появляется способность шутить. Сообщите радостную новость для разнообразия... Что-нибудь нашли?
– Да нет, не нашел.
– Какой все-таки могучий и богатый русский язык! – продолжал ерничать Борис. – Ни в одном другом эти два взаимоисключающих слова рядом не стоят! «Да» и «нет» означает НЕТ. Почему тогда не говорят «нет да»?.. Это могло бы означать «да»?
Обычно в случае крушения очередной надежды у Бори начинался словесный понос. Видимо, это была защитная реакция организма от стресса. «Идиот, мудак, дебил!!! Сколько можно?!» – съедали мозг мысли.
Генрих не спешил возвращаться в приемную. Он терпеливо слушал разглагольствования Бори, сидящего на кушетке, и внимательно – как-то даже слишком внимательно – наблюдал за ним. Тот почувствовал себя неловко и замолчал.
– У вас, однако, странная реакция на, казалось бы, радостную новость.
– Ну да, в моем случае «ничего не изменилось» – тоже радостная новость. – Бо понурил голову.
– Я сказал, что ничего не нашел. Я имел это в виду! – с нажимом произнес Генрих. – Будь я проклят, если ваша «малышка» не попрощалась с вами навеки! Я не нашел «очага вины»! Ищите свою проводницу дальнего следования.
– Почему проводницу? – тупо спросил Борис.
– Потому что я никогда ничего не забываю.
Боря одеревенел. Теперь он знал, что чувствует человек, когда призрачная надежда сбывается. Он теряет способность двигаться, говорить и выражать мысли. Он знал, что это – правда. ЕЕ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО.
– Теперь, дорогой, пришло время говорить. Я хочу знать все – каждый час вашей жизни после того, как вы покинули в прошлый раз лабораторию.
Возрождение
Я знаю почти конец этой истории. Маленький был красив и одарен, но ничего не должен жизни – так его воспитала мать с ее святой, всепоглощающей любовью. Жизнь, как он себе это представлял, ему была должна все. Плохо только, что жизнь-то об этом ничего не знала, а потому долгов своих отдавать никому не собиралась.
Они провели в НИИ еще долгих пять часов. Генрих пристрастно и даже деспотично допрашивал Бориса о больнице, пожаре, донорской почке, Матвее... Бо, впрочем, не чувствовал усталости. Он находился в состоянии, не имеющем аналогов. Воскрешение – только с этим можно сравнить ощущения человека, который похоронил себя в кредит и внезапно понял, что жив – и еще как! Ученый, казалось, никогда не исчерпает запас вопросов. Однако мозг бизнесмена работал в должном режиме. – Профессор! Надеюсь, теперь вы не будете возражать, что я вас так называю. Я пока не совсем адекватен, чтобы правильно оценить ситуацию. Но я помню свое обещание. Я верю вам и вашему вердикту. Тем не менее сознательно хочу пройти обследование в клинике, чтобы исключить малейшую возможность ошибки. Я ничего не скажу врачам, только потребую дополнительного обследования перед операцией. Если все так, как вы сказали, считайте, что у вас в руках – ключи от новой клиники.
Генрих ответил:
– Честно говоря, я сам пока изрядно озадачен. Конечно, у меня было предположение о том, что моя гипотеза верна. Но и сомнений было достаточно. Вы ведь понимаете, речь идет об открытии, которое с ног на голову переворачивает природу познаний человеческих болезней и их лечения.
– Боюсь, дорогой ученый, что я понимаю это как никто другой. И в этом случае придется озаботиться не только помощью несчастным страдальцам, но и вашей персональной охраной. Согласитесь, подобное ноу-хау накладывает определенную ответственность на его обладателя. Так что открытие ваше не только
