Лекции о Шекспире

признании своих заслуг предполагает, что консульство дается Кориолану не за его подвиги, а за его красноречие и выставленные напоказ раны:

Мне ль хвастаться перед толпою; 'Дескать,

Я сделал то да се' — и не скрывать,

Но обнажать зажившие рубцы,

Кaк будто ради голосов ее

Я раны получал?..

Акт II, сцена 2.

Кориолан ненавидит толпу за то, что она переменчива и воздает почести тем, кто одобрения не заслуживает или заслуживает его в меньшей мере, чем он сам:

Полны вы

Враждою к тем, кто дружбой славы взыскан.

Желанья ваши — прихоти больного:

Чего нельзя вам, вас на то и тянет.

Кто ищет в вас опоры, тот плывет,

Плавник свинцовый прицепив, иль рубит

Тростинкой дуб. Безумье — верить в вас,

Меняющих ежеминутно мненья,

Превозносящих тех, кто ненавистен

Был вам еще вчера, и поносящих

Любимцев прежних!

Акт I, сцена i.

Если бы единственной целью Кориолана было стяжать лавры, он бы не согласился на консульство и не пощадил Рим ради Волумнии. Если бы он стремился только к одобрению, он бы не стал возражать против обычая показывать народу свои раны и не вступил в союз с Авфидием. Кориолан не надежен. Его преданность не абсолютна.

Армия — не общество, существующее само по себе. Чтобы армия действовала, ей нужен враг. Есть странная связь между военачальниками и простыми солдатами (например, пилотами истребителей) противоборствующих армий. Они понимают и ладят друг с другом гораздо лучше, чем с собственными мирными гражданами; изображая взаимное уважение воинов, Шекспир прибегает к эротическим образам. Кориолан говорит Коминию:

Позволь тебя обнять Так радостно и крепко> как когда-то Я обнимал невесту в вечер свадьбы, Когда зажглись над ложем брачным свечи.

Акт I, сцена 6.

Авфидий, принимая Кориолана в Анциуме, в длинной приветственной речи пользуется сходными метафорами:

Послушай,

Я девушку любил, мою невесту,

И вряд ли кто-нибудь вздыхал на свете

Так искренне, как я по ней; но даже

В тот миг, когда избранница моя

Впервые через мой порог шагнула,

Не радостней во мне плясало сердце,

Чем, о высокий дух, при нашей встрече!

Знай, Марс, мы втайне здесь собрали войско,

И я уж думал попытаться снова

Лишить тебя щита с рукою вместе —

Иль собственную руку потерять.

С тех пор как был я побежден тобою

В двенадцатом по счету поединке,

Не проходило ночи, чтоб не снились

Мне схватки наши: видел я во сне,

Как мы с тобой, друг другу стиснув горло,

Катались по земле, срывали шлемы, —

И я в изнеможете просыпался.

Акт IV, сцена 5.

В 'Троиле и Крессиде' Ахилл похоже говорит о Гекторе:

Как женщина, сгораю я желаньем

В одежде мирной Гектора узреть,

Наговориться с ним и наглядеться

На лик его[159].

'Троил и Крессида', акт III, сцена 3.

Кориолан мог бы стать вождем патрициев или великим полководцем, если б не его стремление к совершенству; он мог бы остаться доблестным одиноким героем, в счастье и в горе, если б его не связывала с другими страсть к безоговорочному, исключительному одобрению. Он весь во власти обращенных к нему слов, и каждый из персонажей пьесы знает, как на него воздействовать. Брут говорит Сицинию:

Ты сразу же взбесить его попробуй.

Привык он всюду, в том числе и в спорах,

Быть первым. Если разозлить его,

Он начисто забудет осторожность

И выложит нам все, что есть на сердце

Тяжелого. А там его довольно,

Чтоб Марцию хребет переломить.

Акт III, сцена 3.

Сициний следует совету Брута, называя Кориолана 'изменником народу' (ш. з), и, как ожидалось, Кориолан приходит в ярость от слова 'изменник'. В финале пьесы Авфидий язвит Кориолана перед толпой вольсков, называя его 'мальчишкой'. Сцена повторяется — Кориолана немедленно охватывает бешенство:

Мальчишка! Лживый пес!

Коль летописи ваши пишут правду,

То вы прочтете там, что в Кориолы

Я вторгся, как орел на голубятню,

Гоня перед собой дружины ваши.

Я это совершил один. Мальчишка!

Акт v, сцена 6.