верить, что Тимми Батермен стал демоном. Били Батермен не мог.., совсем не мог.., получить в результате своего эксперимента подобного результата.
Еще Луис думал о Ханратте, о быке. Ханратт, как сказал Джад, изменился. Изменился так же, как Тимми Батермен.
Несколько человек тащило его туда, где хоронили Микмаки. Тимми Батермена похоронил его отец.
Но почему Ханратт сошел с ума? Разве это означало, что все животные портятся?
Нет. Ханратт скорее исключение. Посмотрим на других животных: Спота, пса Джада; попугая старухи и самого Черча. Они все вернулись изменившиеся. Изменения существовали, но не такие уж кардинальные, чтобы Джад не решился порекомендовать Луису процесс.., процесс…
(воскрешения).
Да, воскрешения. Конечно! Образ «отца» растворился, когда Джад начал оправдываться перед Луисом и стал разглагольствовать о зловещих, приводящих в замешательство вещах – то, что сам Джад не смог бы даже назвать философией.
Как Луис мог отказаться от своего единственного шанса, невероятного шанса, появившегося еще до того, как он услышал историю Тимми Батермена? Одна ласточка лета не делает!
«Ты отбрасываешь все умозаключения, отдавая предпочтение тому, что ты хочешь, – протестовал его разум. – Признайся, что с Черчем произошли неприятные перемены. Даже если ты хочешь не обращать внимания на зверей – мышей и птиц – как насчет остального? „Грязный“ – вот лучшее слово из всего: оно все включает в себя. Представляешь Гаджа в день возвращения? Может, лучше забыть об этом? Ты же не хочешь, чтоб к тебе явилось зомби из второсортного фильма ужасов? Или что-то столь прозаическое, как умственно неполноценный маленький мальчик? Мальчик, который может откусить себе пальцы и отсутствующим взором смотрит на тени в телевизоре, и никогда так и не научится писать свое имя? Что Джад сказал о своем псе: „…словно я мыл мертвый кусок мяса“. Кусок мяса, который дышит? И даже если ты сможешь удовольствоваться этим, как ты объяснишь воскрешение сына своей жене? Своей дочери? Стиву Мастертону? Всему миру? Что случится, если Мисси Дандридж выйдет на дорогу и увидит Гаджа, бегающего по двору? Мы ведь еще не слышали ее криков, Луис, не видели ее измученное лицо, закрытое руками… А что ты расскажешь репортерам? Что ты скажешь операторам из „Настоящих людей“, которые окажутся у тебя на пороге, решив снять фильм про твоего воскресшего сына?»
Вот такая жуткая жизнь у тебя начнется.., или это говорит твоя трусость? Верит ли он на самом деле в то, что все это не так важно? Как Речел встретит своего сына? Только слезами радости.
Да, Луис и впрямь был уверен, что Гадж может вернуться… ладно.., пусть даже не совсем такой. Не изменятся ли у них отношения к Гаджу? Но ведь родители любят детей, родившихся слепыми, сиамских близнецов, детей, которые выросли полными дебилами? Родители полагаются на собственное добросердечие и милосердие по отношению к детям-убийцам и грабителям.
Верит ли он, что сможет любить Гаджа, даже если Гадж будет носить ползунки до восьми лет? Если даже он не осилит букварь до двенадцати лет! Может, он просто станет думать о своем сыне, как.., о некоем божественном выкидыше?
«Но, Луис, мой бог, ты же живешь не в вакууме! Люди скажут…»
Он отрезал эту мысль с грубой, яростной силой. Все это вещи, которые сейчас не так уж важны, в особенности общественное мнение.
Луис посмотрел на могилу Гаджа и почувствовал страх, даже ужас. Неведомое двигало им. Его пальцы начали шарить в грязи.., потом он потянул за кольцо. Очистив пальцы от грязи, потирая руки друг о друга, Луис покинул кладбище, чувствуя, что переборщил, поверив, что его увидят, остановят, станут расспрашивать прямо на дорожке…
Ему досталась последняя пицца, которая оказалась кривой: одна сторона больше другой, к тому же холодная, скользкая – в целом, она напоминала ком вареной глины. Луис съел только один кусок, а потом выбросил в окно автомобиля коробку и все остальное, вместо того, чтобы вести это назад в Ладлоу. По природе он не был пиз…ом, просто не хотел, чтоб Речел видела такую несъедобную вещь. Это может вызвать у нее подозрение. Отнюдь не из-за пиццы ездил Луис в Бангор!
Теперь Луис обдумывал время преступления.
Время. Время может оказаться важным, критическим, непреодолимым препятствием. Тимми Батермен умер задолго до того, как отец похоронил его на земле, где хоронили Микмаки. «Тимми застрелили девятнадцатого.., похоронен он был.., никак не вспомнить, но я думаю, это было двадцать второе июля. Через четыре или пять дней Марджи Вашбарн.., увидела Тимми, гуляющего по дороге».
Правильно. Скажем, Билл Батермен медлил четыре дня.., так! Если Луис заблуждается, пусть все так и будет. Скажем, три дня. В виде доказательства, Луис уверил себя, что Тимми Батермен вернулся к жизни двадцать третьего июля. Шесть дней прошли между смертью мальчика и его воскрешением, и это по самоуверенной оценке человека, который об этом знал лишь понаслышке. Процесс мог занять и дней десять. Со дня смерти Гаджа уже прошло четыре дня. Время уходило, но до срока Билли Батермена было еще далеко. Если…Если бы Луис мог сделать с Гаджем все так же, как с Черчем. Ведь Черч выбрал для своей смерти очень удачное время, не так ли? Семьи Луиса не было в Ладлоу, когда Черча убило. Никого тут не было, кроме него и Джада.
Его семья была в Чикаго.
Теперь последний кусочек мозаики встал на свое место.
– Что ты хочешь? – спросила Речел, уставившись на Луиса, остолбенев от удивления.
Было четверть десятого. Элли уже уложили в кровать. Речел приняла еще одну таблетку валлиума, чтобы разогнать ощущение, оставшееся у нее после поминок («поминки» – еще одно дурацкое слово, похожее на «часы посещения»); она выглядела ошеломленной, но вела себя спокойно, с тех пор как Луис приехал из Бангора.., казалось, теперь она всегда будет в таком состоянии.
– Вернись в Чикаго с матерью и отцом, – спокойно повторил Луис. – Они уезжают завтра. Если ты позвонишь им прямо сейчас, а потом перезвонишь в аэропорт, то вполне вероятно улетишь вместе с ними на одном самолете.
– Луис, ты что, с ума сошел? Это после того, что произошло у тебя с моим отцом…
Луис почувствовал, что говорит намного бойчее, чем следовало. Его охватило некое, странное возбуждение. Словно защитник в футболе, он получил мяч, и должен был провести его ярдов семьдесят, играя и не выпуская его. Луис никогда не был хорошим лгуном, и он не распланировал все детали, но сейчас, когда он рассказывал правдоподобную ложь, полуправду, заранее придуманные объяснения лились потоком.
– Драка – одна из причин, по которой я хотел бы, чтобы ты и Элли отправились с твоими родителями в Чикаго. В этот раз мы должны залатать эту рану, Речел. Я это знаю.., чувствую это.., эти «часы посещения»… Когда драка началась…
– Но поездка в Чикаго.., я не думаю, что это – хорошая идея, Луис. Ты нам нужен. И мы тебе нужны, – Речел с сомнением смерила взглядом своего мужа. – Наконец, я надеюсь, что ты нуждаешься во мне. И никто из нас в любом…
– ..в любом случае не должен оставаться здесь, – уверенно заявил Луис. Он почувствовал, как отступают его страхи. – Я рад, что вы нуждаетесь во мне, и я нуждаюсь в вас – в тебе и Элли. Но прямо сейчас это проклятое.., проклятое место не для вас. Гадж еще где-то в этом доме… Для тебя и для меня, во всяком случае. Если вы останетесь здесь, это повредит Элли, я так думаю.
Он увидел болезненный блеск в глазах Речел и понял, что сильно обидел ее. Луису стало стыдно за такую дешевую победу. Во всех книгах, которые он читал, говорилось о том, что если кто-то умирает, все свидетели этого стараются как можно дальше уехать от этого места.., словно поддаваясь какому-то импульсу, который уводит их с опасного курса, который может лишить их сомнительной прелести
