Алекс производил приятное впечатление. Он был очень юным, смущался и помалкивал. Мария оказалась великолепной хозяйкой — элегантна, умна и очень обаятельна. Она частенько поглядывала на Джема в ожидании поддержки, и он незамедлительно приходил ей на помощь.
— Я думаю, кофе будем пить в гостиной? — спросила она, когда обед наконец закончился.
Они опять вернулись в зимнюю гостиную. Наступила тишина, прерываемая тиканьем больших часов.
Белинда взяла с собой бокал с вином. Она села на диван слева от камина и недоброжелательно уставилась на Элоиз.
— Вы не слишком разговорчивы, — обратилась она к ней.
— Белинда, — одернул ее отец.
— Она слишком много выпила, — заметил Пьер.
— А что вы хотите узнать? — спокойно спросила Элоиз. Белинда постоянно пила за обедом. Вид у нее был несчастный. Элоиз напоминала себе, что не виновата в ее несчастьях, но испытывала необъяснимое чувство вины.
— Ну, не знаю. — Белинда пожала плечами. — Расскажите что-нибудь о себе. Вы живете в Лондоне, не так ли?
— В Хаммерсмите.
— А до этого жили в Бирмингеме? Так мне сказал папа.
Элоиз кивнула.
— Ваша мать работала? — Белинда крутила бокал с вином.
— Она была секретарем.
— Правда? А я слышала, что она была уборщицей.
Элоиз даже не вздрогнула.
— И ею тоже. Денег не хватало. Иногда я помогала ей, чтобы заработать немного карманных денег.
— А вот и кофе, — с облегчением сказала Мария, когда передней поставили поднос. — С чем вы будете пить кофе, Элоиз?
— С молоком, один кусочек сахара. — Поблагодарив, она взяла чашку и размешала сахар серебряной ложечкой. Теперь беседа потекла в другом направлении.
Белинда заговорила о людях и местах, о которых Элоиз ничего не знала. Это делалось специально, чтобы продемонстрировать, насколько она чужая здесь. При этом Белинда даже не глядела на Элоиз, словно ее здесь не было.
Элоиз поняла, что больше не может оставаться. Все в аббатстве тяготило ее: дом, мебель, картины, люди.
— Я лучше поеду, — сказала она.
Мария взглянула на сына, а потом на Элоиз.
— Вы собираетесь вечером возвращаться в Лондон?
Элоиз промолчала. Она заказала номер в гостинице неподалеку отсюда, но боялась, что ей предложат переночевать в аббатстве. Она была к этому не готова — и сама и из-за Белинды.
Несмотря на ее явную неприязнь, Элоиз испытывала к ней жалость — все-таки они сестры.
Элоиз заметила, как Мария что-то тихонько говорит своему старшему сыну, а тот согласно кивает. Потом хозяйка повернулась к ней опять и спросила:
— Может быть, прежде чем вы уедете из Суссекса, Джереми покажет вам окрестности?
— Я сделаю это с удовольствием, — подхватил Джем. — Не хотите ли прогуляться?
— Я… я не… — заколебалась Элоиз. — Да, пожалуй, — согласилась она. Не было причин отказываться. — Прогулка — это замечательно.
Она тут же поднялась и простилась с присутствующими.
Они стояли перед особняком, и она зябко куталась в шерстяное пальто.
— Кажется, холодает. — Джем поглядел на небо.
— Да.
— Мама беспокоится, что Белинда могла расстроить вас. Ей не хочется, чтобы вы покинули Колдволтхэм в плохом настроении.
— Ну, что вы, — Элоиз выдавила улыбку.
— Вы действительно хотите пройтись?
Элоиз хотела, очень хотела погулять с Джемом. Она вовсе не стремилась в отель, где ее никто не ждет.
— Вас это не очень затруднит?
— Вовсе нет. — Джем улыбнулся
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Они пошли по дорожке. Джем засунул руки в карманы куртки и поднял лицо к серому зимнему небу.
— Белинда вела себя очень грубо.
— Я ожидала этого. Наверно, мне не стоило приезжать. Но я не удержалась. У меня никогда не было отца.
— Лоренс очень рад, что вы приехали.
— Правда?
Джем повернулся к ней.
— Вы стали для него лучом солнца. Операция, которую он перенес, уже забылась и не кажется теперь такой страшной. Его потряс ваш рассказ.
— О-о.
Они прошли двор, и Джем свернул направо.
— Ваша обувь не подходит для прогулок. Лучше мы пойдем по обычной туристической тропе.
Действительно, Элоиз было тяжело идти на трехдюймовых каблуках.
— А когда аббатство открыли для широкой публики?
— В 1948 году. Как и многие другие большие усадьбы, его стало трудно содержать после Второй мировой войны.
— А что, Белинда пьет? — без перехода спросила Элоиз.
— Да, к сожалению. А еще у нее заниженная самооценка. — Джем искоса поглядел на нее, ожидая реакции. — И проблемы с мужем.
— Пьер, кажется, тот еще бабник.
— Это вы правильно заметили, — усмехнулся Джем.
— Трудно не заметить. Наш главный редактор сказала бы про него «ходок». Почему она с ним живет?
— Кто знает, — пожал он плечами. — Ее воспитывал Лоренс. Возможно, она считает, что брак — вещь нерасторжимая. — (Они надолго замолчали.) — Извините, это было бестактно с моей стороны.
— Лоренс явно уверен, что брак — навсегда, — перебила Элоиз. — Мама говорила мне об этом. Не помню, в связи с чем.
Элоиз порылась в кармане, достала носовой платок и вытерла глаза. Джем отвел взгляд.
— Ванесса умерла так внезапно. Она, должно быть, собиралась вам все рассказать… позднее.
— Не думаю. Мне был двадцать один год, когда ее не стало. И в этой тайне нет ничего постыдного, разве не так? — Она сердито смяла носовой платок. — А может, есть? Но то, что произошло с Белиндой, гораздо хуже.
— Вы необычная женщина, — улыбнулся Джем.
— Почему? Я просто говорю правду.
— Вот это и необычно. — Он улыбнулся шире. — Не многие способны на такое.
