— Возможно, Белинды там уже нет. Сомневаюсь, что ее задержат там надолго. — (Элоиз кивнула.) — А мы можем пойти в одно отличное кафе.
— Я думала, ты не знаешь Лондона. — Она протянула ему чашку с чаем.
— Ты удивишься, как много я знаю. — Джем подмигнул.
Она, смеясь, вышла, а Джем уселся на диван. Казалось, с его души сняли камень. Жизнь стала осмысленной. Он не представлял, что такое возможно.
Зазвонил телефон, стоявший на столике, и Джем засомневался, брать ли трубку. Раздалось три звонка, и включился автоответчик.
— Элоиз, ответь. Ты дома? — Молчание. — Это Касси. — Опять молчание. — Позвони мне сразу же, как придешь. Я хочу знать все об этом сексуальном боге. — (Джем глотнул чаю.) — У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы позвонить мне, пока я никому не рассказала. Да, а что с письмами?
Джем представил себе, как она затягивается сигаретой.
— Элоиз? Ты сказала ему, что твоего отца зовут Патрик Макмагон? Позвони мне.
Касси отключилась. Джем озадаченно молчал. Он никак не мог уразуметь то, что услышал. Полная бессмыслица.
Полная бессмыслица. Элоиз вошла в комнату. Она оставалась все той же. Ангелом. Волосы отливали золотом в лучах солнца, платье с глубоким вырезом выгодно обтягивало стройную фигуру.
— Мне звонили? Мне показалось, я слышала голоса.
Джем поставил чашку и перемотал пленку. Пока повторялись слова Касси, он не отрываясь смотрел ей в лицо.
Она побледнела, глаза стали огромными.
— Джем, я… — начала Элоиз.
— Кажется, ты что-то должна мне рассказать. — Он не узнавал свой голос, в котором появились металлические ноты.
Она, не шевелясь, стояла у двери.
— Я… я собиралась все объяснить. Но не было подходящего момента. Это случилось, пока ты был в Милане.
Джем больше не мог этого выносить. Он поднял руку, требуя, чтобы она замолчала.
Его одурачили. Оказывается, Элоиз Лоутон — великая актриса. Другого слова не подобрать.
Она полностью преуспела. Джем был совершенно очарован ею. Как и Лоренс. Он поглядел на нее и почувствовал, что его прежнее чувство исчезло, уступив место своей противоположности.
Любовь и ненависть всегда рядом. Теперь любви не было, осталась только ненависть.
Горечь разочарования была велика. Он медленно избавлялся от иллюзий, и душу охватывала боль от ее предательства.
Джем ничего не сказал. Он встал, подошел к двери… и вышел, закрыв ее за собой. Он слышал, что Элоиз позвала его, но не остановился и даже не оглянулся.
Элоиз никогда не было так плохо, сердце ныло. Даже боль, которую вызвала мамина смерть, была несравнима с нынешней.
Она пребывала в состоянии безоблачного счастья, а теперь ее охватило безмерное отчаяние.
Если правда, что акт физической любви соединяет два сердца вместе, то теперь она испытала обратное. Ее сердце разрывалось пополам.
Она глядела из окна, как уходил Джем. Он ни разу не оглянулся. Не колебался. Ясно, что он решил ее бросить.
Джем повернул за угол, и в ней угасла последняя, слабая надежда на его возвращение.
Он даже не выслушал объяснений.
Джем предложил ей довериться ему, а сам не выдержал первого же испытании.
Элоиз включила автоответчик с сообщением Касси. Потом прокрутила его снова и снова.
Оно звучало отвратительно.
Но он должен был подождать, выслушать, что она ему скажет.
Слез не было. Она ничего не чувствовала. Просто неподвижно сидела, не веря тому, что произошло.
Он ушел. Бросил ее. Все кончено.
На столе, словно в насмешку, стояли две чашки. Единственный знак того, что Джем был здесь.
Она должна это пережить, она переживет, вынесет очередное испытание. Люди не умирают от разбитого сердца.
Элоиз оделась и вышла из квартиры. Воздух благоухал весной и… оптимизмом.
Она отправилась в полицию и оставила подробное заявление. Царапину на щеке сфотографировали, потом ей сообщили, что двое нападавших задержаны. В полиции не сомневались, что скоро будет арестован и третий.
Элоиз сказала, что всегда готова помочь. Потом на метро поехала в больницу к Белинде.
Сестра в приемной указала ей отдельную палату в конце коридора.
Улыбаясь, Элоиз вошла в палату, но улыбка сразу погасла, когда она увидела там Джема, сидящего у постели сестры.
Он поднял голову и, помрачнев, встал.
— Я уже ухожу.
— Ты не должен…
— Мне пора. — Джем торопливо поцеловал Белинду в щеку и тут же ушел.
Когда за ним закрылась дверь, Белинда обратилась к Элоиз:
— Твоя рана выглядит получше, чем моя.
— Да. — С этой раной все в порядке. Самая болезненная — та, которую нанес душе сводный брат Белинды. — Я была в полиции. Оставила заявление, — продолжала Элоиз, пытаясь улыбаться. — Они сфотографировали мое лицо.
— Они уже были здесь и меня тоже фотографировали, — кивнула Белинда. — Ты сказала ему? — (Элоиз вопросительно взглянула на нее.) — О письмах.
Пытаясь выиграть время, Элоиз занялась своей сумочкой.
— Я собиралась. Но на нас напали… потом одно событие цеплялось за другое.
— Джем отмалчивается — Белинда, попытавшись улыбнуться, тут же скривилась от боли.
— Он не стал меня слушать. Не сомневаюсь, он считает, что я действовала по заранее разработанному хитроумному сценарию. Не понимаю, почему он в этом так уверен. Какую цель я могу преследовать?
— Деньги, — скупо ответила Белинда. Элоиз ошеломленно взглянула на ее.
— Мне не нужны деньги.
— Я знаю. Он тоже знает, как мне кажется. — Белинда теребила простыню. — Дай ему шанс, Элоиз. Он исправится.
Она замотала головой прежде, чем Белинда договорила.
— Слишком поздно.
— Это ты так считаешь. Если бы ты знала Джема, когда он только приехал в аббатство. Это был такой противный мальчишка!
Неожиданно для себя Элоиз с интересом слушала ее рассказ.
— Он говорил тебе о своем отце?
— Немного. Сказал, что тот был драчун и обманщик.
Белинда сдавленно засмеялась.
— Вот то-то и оно. Руперт Норланд был тот еще тип. Мой Пьер по сравнению с ним — просто мать Тереза. Джем совершенно изменился. В нем уже не узнаешь того мальчика, каким он был в детстве. Но… — Белинда замолчала, подыскивая верные слова. — Дело в том, что… Джем очень недоверчив. Ему часто приходилось сталкиваться с ложью. Отец и Мария были изумлены, когда он встал на твою сторону. Джем глубоко любит лишь нескольких человек. Ты напугала всю семью, но он влюбился в тебя.
Элоиз отрицательно помотала головой. Если бы он по-настоящему любил ее, то не повел бы себя так
