А Стив пожал плечами, не думая отступать, уверенный в своей правоте.
— Времени у нас в обрез. Так что не будем терять его попусту. — И он повернулся к Дэвиду.
— О последнем случае я знаю больше. Больше, чем мне хотелось бы. Я побывал в голове Риптона. Это его фамилия. Он стал первой жертвой.
Не отрывая взгляда от кроссовок, Дэвид продолжил.
2 Человека, который ненавидел ДОТШ, звали Кэри Риптон, и он руководил вскрышными работами на Рэттлснейк номер два. Сорока восьми лет, лысоватый, с глубоко посаженными глазами, циничный, в молодости он мечтал стать горным инженером, но не поладил с математикой и в итоге оказался на открытом карьере. Высверливая шпуры под НАТМ и едва сдерживаясь, чтобы не задушить маленького педика из ДОТШ, который появлялся во второй половине каждого вторника и вечно совал куда не следовало свой длинный нос…
Когда Керк Тернер, вибрируя от волнения, прибегает в ангар, который служит им и конторой, и раздевалкой, и столовой, чтобы сообщить о том, что последний взрыв вскрыл штольню, где обнаружены человеческие кости, Риптон с трудом подавляет желание приказать ему организовать группу добровольцев для обследования находки. Очень уж много интересного сулит такая экспедиция. Конечно, в его возрасте не пристало мечтать о золотых жилах и индейских кладах, для этого он слишком стар, но, когда они с Тернером выбегают из ангара, Риптон думает и об этом.
Кучка мужчин стоит на участке, где был произведен взрыв, взирая на черный зев штольни, уходящей в землю. Небольшая кучка, семь человек, включая Тернера, их босса. Всего на карьере работают девяносто человек. В следующем году при удачном стечении обстоятельств (рост добычи и цен на медь) Безнадегская горнорудная компания намеревалась увеличить число своих сотрудников в четыре раза.
Риптон и Тернер подходят к штольне. Из нее тянет странным, неприятным запахом, напоминающим Кэри Риптону запах угольного газа на шахтах Кентукки и Западной Виргинии. И насчет костей Тернер не ошибся. Риптон их видит, на полу старинной квадратной штольни. Обо всех костях он сказать не может, но часть наверняка принадлежала людям. У самого выхода лежит грудная клетка, чуть дальше, на границе света и темноты, череп.
— Что это такое? — спрашивает Тернер. — Не знаешь?
Разумеется, он знает. Рэттлснейк номер один, старая Китайская шахта. Но вот Керку Тернеру знать этого не следует. И его взрывникам тоже, особенно его взрывникам, которые каждый уик-энд проводят в Эли, играют в карты, кости, волочатся за юбками, пьют… и говорят, очень много говорят обо всем и ни о чем. И в штольню Риптон взять их не может. Они пойдут, он в этом не сомневается, любопытство возьмет верх над очевидным риском (штольня древняя, проложена в нестабильной породе, черт, да просто громкий крик может вызвать очередной обвал), но слухи тут же дойдут до маленького гомика из ДОТШ, а когда это случится, потеря работы станет самой мелкой из забот Риптона. Маленький гомик из ДОТШ (и тут не поможет даже Френк Геллер, главный горный инженер) отвечает Риптону взаимностью, тоже терпеть его не может, а если в наши дни прораб поведет людей в заброшенную старинную шахту, дело точно закончится федеральным судом, где ему будут светить штраф в пятьдесят тысяч долларов и пятилетнее заключение. По крайней мере в девяти пунктах инструкции по проведению работ в открытых карьерах большими буквами записано, что всем и каждому запрещено заходить «в небезопасные и неиспользующиеся выработки». То есть в такие вот китайские шахты.
Однако эти кости и нереализованные мечты детства тянут его в штольню, и Риптон уже сейчас знает, что не отдаст Китайскую шахту компании и федеральным властям, предварительно не побывав в ней.
Риптон приказывает Тернеру, лицо которого разочарованно вытягивается, но тот не спорит (инструкции ДОТШ он знает получше Риптона, все-таки подрывник), огородить вход в штольню и повесить таблички «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА». Затем Риптон поворачивается к подрывникам и напоминает им, что вновь вскрытая штольня, возможно, имеет историческую и археологическую ценность и является собственностью БГК. «Я знаю, что вам не терпится рассказать о находке, но прошу вас об одолжении: потерпите несколько дней. Ничего не говорите даже женам. Дайте мне время уведомить начальство. На следующей неделе из Финикса прилетает Саймс, начальник финансового отдела. Могу я на вас рассчитывать?»
Подрывники заверяют его, что может. Однако едва ли кто будет молчать хотя бы двадцать четыре часа, у некоторых мужчин язык как помело, но Риптон думает, что на двенадцать часов он может рассчитывать. Двенадцать часов они будут молчать из уважения к нему. А чтобы исследовать штольню, хватит и четырех. Четырех часов после окончания смены. Четырех часов с фонарем, фотоаппаратом и электрической тележкой для погрузки сувениров, которые ему захочется взять в штольне. Четырех часов с детскими фантазиями, которые ему вроде бы совсем и не по возрасту. А если штольня и обрушится, все-таки прорубили ее сто сорок лет тому назад, а недавние взрывы потревожили и без того хрупкую породу, невелика беда. Невелика. Жены, детей, родителей у него нет, а два брата забыли о его существовании. И у него были основания подозревать, что жить ему осталось недолго. Уже шесть месяцев ему досаждали боли, отдающие в пах, а в последнее время в моче появилась кровь. Немного, но даже самая малость не радует, если это твоя кровь, которую ты видишь в унитазе.
«Если я выберусь оттуда, — думает Риптон, — пожалуй, обращусь к врачу. Сочту это знаком свыше и обращусь. По-моему, здравая мысль».
После смены Тернер хочет сфотографировать вход в штольню. Риптон не возражает. Чувствует, что только так можно быстро отделаться от взрывника.
— Как ты думаешь, глубоко она уходит? — спрашивает Тернер, стоя в двух футах от желтой ленты, огораживающей штольню, и щелкая «Никоном». Без вспышки на фотографиях выйдут лишь черная дыра в земле да несколько разбросанных костей, которые могут принадлежать и оленю.
— Понятия не имею. — Риптон думает о том, что возьмет с собой.
— Ты не наделаешь глупостей после моего ухода? — спрашивает Тернер.
— Нет, конечно, — отвечает Риптон. — Я слишком уважаю технику безопасности, чтобы даже подумать об этом.
— Да, конечно, — смеется Тернер, а уже ночью, в два часа, Кэри Риптон, подросший, расширившийся в плечах, войдет в спальню, которую Тернер делит с женой, и застрелит его во сне. И жену тоже. Тэк!
В эту ночь Риптон трудится не покладая рук. Убивает (ни один из взрывников Тернера не дожил до рассвета) и раскладывает кан тахи: из шахты он выносит добрую сотню. Некоторые разбились, но он знает, что и кусочки кан тахов сохраняют заложенную в них силу. Большая часть ночи уходит на то, чтобы разнести их по городу: оставить на тротуаре, сунуть в почтовые ящики, в бардачки автомобилей. Даже в карманы брюк. Да! В здешних местах двери запирать не принято, по ночам народ укладывается спать рано, и Кэри Риптон посещает не только те дома, в которых живут взрывники Тернера.
Он возвращается на шахту с пустым мешком, как Санта-Клаус, который, раздав подарки, возвращается на Северный полюс. Только у Санта-Клауса раздачей подарков работа заканчивалась, а у Риптона только начинается. Он смотрит на часы. Без четверти пять. Еще два часа, и на шахте начнут появляться люди Паскаля Мартинеса, субботняя утренняя смена. Двух часов ему хватит, но не стоит попусту тратить время. Тело Кэри Риптона так кровит, что приходится подкладывать в трусы туалетную бумагу. И дважды по пути на шахту ему приходилось останавливаться, высовываться из окна пикапа и блевать. Теперь дверцу покрывали потеки застывшей крови. В рассветном сумраке она напоминала табачный сок.
Несмотря на спешку, он резко нажимает на тормоза при виде того, что встречает его на дне карьера. И застывает за рулем с широко раскрытыми глазами.
Северный склон кишит зверьем: волки, койоты, стервятники с лысыми головами, совы, дикие коты, даже несколько домашних кошек. Собаки. Полчища пауков и крыс с черными бусинками
