Ю. Давыдову
Нужны ли гусару сомненья,их горький и въедливый дым,когда он в доспехах с рожденьяи слава всегда перед ним?И в самом начале сраженья,и после, в пылу, и потом,нужны ли гусару сомненьяв содеянном, в этом и в том? Покуда он легок, как птица,пока он горяч и в седле,врагу от него не укрыться:нет места двоим на земле.И что ему в это мгновенье,когда позади – ничего,потомков хула иль прощенье?Они не застанут его.Он только пришел из похода,но долг призывает опять.И это, наверно, природа,которую нам не понять.…Ну, ладно. Враги перебиты,а сам он дожил до седин.И клетчатым пледом прикрытый,рассеянно смотрит в камин.Нужны ли гусару сомненьяхотя бы в последние дни,когда, огибая поленья,в трубе исчезают они? 1982
Оле
По прихоти судьбы – разносчицы даров —в прекрасный день мне откровенья были.Я написал роман «Прогулки фрайеров»,и фрайера меня благодарили.Они сидят в кружок, как пред огнем святым,забытое людьми и богом племя,каких-то горьких дум их овевает дым,и приговор нашептывает время.Они сидят в кружок под низким потолком.Освистаны их речи и манеры.Но вечные стихи затвержены тайком,и сундучок сколочен из фанеры.Наверно, есть резон в исписанных листах,в затверженных местах и в горстке пепла…О, как сидят они с улыбкой на устах,прислушиваясь к выкрикам из пекла!Пока не замело следы их на крыльцеи ложь не посмеялась над судьбою,я написал роман о них, но в их лицео нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.Когда в прекрасный день Разносчица дароввошла в мой тесный двор, бродя дворами,я мог бы написать, себя переборов,«Прогулки маляров», «Прогулки поваров»…Но по пути мне вышло с фрайерами. 1982
Т. К.
У парижского спаниеля лик французскогокороля,не погибшего на эшафоте, а достигшего славыи лени:набекрень паричок рыжеватый, милосердие вкаждом движенье,а в глазах, голубых и счастливых, отражаютсяжизнь и земля.На бульваре Распай, как обычно, господинДоменик у руля.И в его ресторанчике тесном заправляютполдневные тени,петербургскою ветхой салфеткой прикрываяот пятен колени,розу красную в лацкан вонзая, скатерть белуюс хрустом стеля.Как стараются неутомимо бог, Природа, Судьба,Провиденье,короли, спаниели и розы, и питейные всезаведенья,этот полдень с отливом зеленым между намипо горстке деля…Сколько прелести в этом законе!Но и грусти порой…Voila! Если есть еще позднее слово, пусть замолвятего обо мне.Я прошу не о вечном блаженстве —о минуте возвышенной пробы,где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже,но чтобы —милосердие в каждом движенье и красавицав каждом окне! 1982
1Все кончается неумолимо.Миг последний печален и прост.Как я буду без вас в этом мире,протяженном на тысячи верст,где все те же дома и деревья,и метро, и в асфальте трава,но иные какие-то лица,и до вас достучишься едва?В час, когда распускаются розы,так остры обонянье и взгляд,и забытые мной силуэтыв земляничных дворах шелестят,и уже по-иному крылатовсе, что было когда-то грешно,и спасаться от вечной разлукиунизительно мне и смешно.Я унижен тобою, разлука,и в изменника сан возведен,и уже укоризны поспелии слетаются с разных сторон,что лиловым пером заграничным,к меловым прикасаясь листам,я тоскую, и плачу, и грежупо святым по арбатским местам.Да, лиловым пером из Риекипо бумаге веду меловой,лиловеет души отраженье —этот оттиск ее беловой,эти самые нежность и робость,эти самые горечь и свет,из которых мы вышли, возникли.Сочинились…И выхода нет. 1982
2 Ч. Амирэджиби
Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.В Безбожном переулке хиреет мой талант.Вокруг чужие лица, безвестные места.Хоть сауна напротив, да фауна не та.Я выселен с Арбата и прошлого лишен,и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон.Я выдворен, затерян среди чужих судеб,и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб.Без паспорта и визы, лишь с розою в рукеслоняюсь вдоль незримой границы на замкеи в те, когда-то мною обжитые краявсе всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я.Там те же тротуары, деревья и дворы,но речи несердечны и холодны пиры.Там так же полыхают густые краски зим,но ходят оккупанты в мой зоомагазин.Хозяйская походка, надменные уста…Ах, флора там все та же, да фауна не та…Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся…Заледенела роза и облетела вся. 1982
Всему времечко свое: лить дождю,Земле вращаться,знать, где первое прозренье,где последняя черта…Началася вдруг война – не успели попрощаться,адресами обменяться не успели ни черта.Где встречались мы потом? Где нам выпала прописка?Где сходились наши души, воротясь с передовой?На поверхности ль земли?Под пятой ли обелиска?В гастрономе ли арбатском?В черной туче ль грозовой?Всяк неправедный урок впрок затвержен изаучен,ибо праведных уроков не бывает. Прах и тлен.Руку на сердце кладя, разве был я невезучим?А вот надо ж, сердце стынет в ожиданьеперемен.Гордых гимнов, видит бог, я не пел окопной каше.От разлук не зарекаюсь и фортуну не кляну…Но на мягкое плечо, на вечернее, на ваше,если вы не возражаете, я голову склоню. 1982
Посвящается учащимся 33-й московской школы, придумавшим слово «арбатство»
Пускай моя любовь как мир стара, —лишь ей одной служил и доверялсяя – дворянин с арбатского двора,своим двором введенный во дворянство.За праведность и преданность дворупожалован я кровью
