арестуют, и заплачет.
Нат поднял голову, и мы увидели, что он сам плачет. Чуть-чуть. Влажные веки и ресницы, а больше ничего. Но для него-то и это было чересчур.
— Одно я узнал, — сказал он. — Что означает рисунок на куртке Стоука Джонса.
— Так что? — спросил Скип.
— Комбинация из двух буквенных сигналов, используемых в английском военном флоте. Вот смотрите. — Нат встал, сдвинул вместе голые пятки, вытянул левую руку прямо к потолку, а правую нацелил в пол, образовав прямую линию. — Это N. — Потом он развел руки на сорок пять градусов по отношению к торсу. Я словно увидел, как наложенные друг на друга эти две фигуры превращаются в ту, которую Стоук начертил чернилами на спине своей старой шинели. — А это D.
— N — D, — сказал Скип. — И?
— Буквы означают nuclear disarmament <Ядерное разоружение (англ.).>. Этот символ придумал Бертран Рассел в пятидесятых. Он нарисовал его на обложке своей тетради и назвал символом мира.
— Ловко! — сказал Скип.
Нат улыбнулся и утер глаза пальцами.
— Вот и я так подумал, — согласился он. — Очень даже. Я опустил звукосниматель на пластинку, и мы стали слушать Фила Окса. Торчали от него, как говорили мы, атлантидцы.
Глава 20
Гостиная в середине третьего этажа Чемберлена стала моим Юпитером — жуткой планетой с чудовищной силой притяжения. И все-таки в тот вечер я сумел ее преодолеть, снова проскользнул в телефонную будку и опять позвонил во Франклин. На этот раз Кэрол оказалась там.
— Со мной все нормально, — сказала она с легким смешком. — Просто чудесно. Один полицейский даже назвал меня малюточкой. 0-ох, Пит, такая заботливость!
"А этот тип, Гилмен, он как о тебе позаботился?” — хотелось мне спросить, но даже в восемнадцать лет я понимал, что ничего хорошего из этого не вышло бы.
— Почему ты не позвонила мне? — сказал я, — Может, я бы поехал с тобой. Могли бы поехать на моей машине.
Кэрол захихикала. Мелодичный звук, но загадочный.
— Что?
— Я представила себе, как мы едем на антивоенную демонстрацию в машине с призывом голосовать за Голдуотера на бампере. Да, пожалуй, это было бы потешно.
— Кроме того, — сказала она, — по-моему, у тебя и так хватает дел.
— О чем это ты? — Будто я не знал! Сквозь стекло телефонной будки и стеклянную дверь гостиной я видел, как большинство обитателей моего этажа режутся в карты среди клубов сигаретного дыма. И даже здесь, за закрытой дверью, я слышал пронзительное кудахтанье Ронни Мейлфанта. Мы охотимся на Стерву, ребята, мы спегспем 1а блядь noire, и мы выгоним ее из кустов!
— О занятиях или о “червях”. Надеюсь, что о занятиях. Одна девочка с моего этажа встречается с Ленни Дориа — вернее, встречалась, пока у него хватало на это времени. Она называет ее адской игрой. Я уже совсем тебя запилила?
— Нет, — сказал я, не зная, пилит она меня или нет. Возможно, мне требовалось, чтобы меня пилили. — Кэрол, с тобой все в порядке?
Наступила долгая пауза.
— Угу, — сказала она наконец. — В полном порядке.
— А строительные рабочие…
— Практически одна ругань, — сказала она. — Не беспокойся. Нет, правда.
Но по ее тону мне показалось, что это не совсем правда. Очень не совсем. И еще Джордж Гилмен, чтобы беспокоиться. Я беспокоился из-за него и по-другому, чем из-за Салла, ее мальчика дома.
— Ты в комитете, про который мне говорил Нат? — спросил я се. — В комитете сопротивления, так, что ли?
— Нет, — сказала она. — Во всяком случае, пока. Джордж предложил мне присоединиться. Мы с ним в семинаре по точным наукам. Джордж Гилмен. Ты его знаешь?
— Слышал о нем, — сказал я, судорожно сжимая трубку, — казалось, я не мог разжать пальцы.
— Про демонстрацию мне сказал он. Я поехала с ним и с другими ребятами. Я… — Она умолкла, а потом спросила с искренним любопытством:
— Ты что — ревнуешь к нему?
— Ну, — сказал я осторожно, — он ведь провел с тобой целый день, так что, наверное, я ему завидую.
— Не надо. Он умен, и даже очень, но кроме того — убийственная стрижка и большие-пребольшие бегающие глаза. Он бреется, но такое впечатление, что никогда не добривается. Приманка не он, поверь мне.
— А что?
— Мы не могли бы увидеться? Я хочу тебе кое-что показать. Много времени это не займет, но если я смогу просто объяснить… — На последнем слове ее голос задрожал, и я понял, что она вот-вот расплачется.
— Что случилось?
— Ты имеешь в виду — сверх того, что мой отец, наверное, не пустит меня к себе на порог, после того как увидит “Ньюс”? К субботе он, уж конечно, сменит замки. То есть если уже не сменил.
Я вспомнил, как Нат признался, что боялся, что мать увидит снимок его ареста. Мамочкин паинька и будущий стоматолог задержан в Дерри за демонстрацию перед федеральным управлением без разрешения. Какой позор, о какой позор! А папочка Кэрол? Ну, не совсем то, но почти. Папочка Кэрол как-никак сказал однажды “так держать”, и вот пошел служить на фло-о-о-о-от”.
— Он может и не прочесть заметку, — сказал я. — А если и да, так в ней фамилии не названы.
— Фото-гра-фия, — терпеливо сказала Кэрол, словно извиняя тупице его тупость. — Разве ты не видел ее?
Я начал было говорить, что лицо у нее повернуто от камеры и к тому же в тени, но тут же вспомнил ее школьную куртку с “ХАРВИЧСКАЯ ГОРОДСКАЯ ШКОЛА” поперек спины. Да к тому же он ведь ее отец, черт дери. Он ее и в полупрофиль узнает.
— Так ведь он может фотографии не увидеть, — неловко сказал я. — Дамарискотта ведь далеко, и “Ньюс” там могут не читать.
— И собираешься прожить свою жизнь вот так, Пит? — В голосе ее все еще было терпение, но явно на исходе. — Натворить что-то, а потом надеяться, что никто не узнает?
— Нет, — сказал я. Мог ли я озлиться на нее за эти слова, если Эннмари Сьюси все еще понятия не имела, что на свете существует такая вот Кэрол Гербер? Нет, конечно. Мы с Кэрол в браке не состояли, и вообще.., но о браке же и речи не было. — Нет, не собираюсь. Но, Кэрол.., ты же не обязана совать чертову газету ему под нос, верно?
Она засмеялась. Не так весело, как когда упомянула про мой бампер, но я решил, что даже грустный смех лучше, чем никакой.
— Этого не понадобится. Он узнает сам. Он такой. Но я должна была, Пит. И, наверное, я присоединюсь к комитету сопротивления, хотя у Джорджа Гилмена всегда такой вид, будто он малыш, которого застукали, когда он совал в рот то, что выковырял из носа, а хуже дыхания Гарри Суидорски во всем мире не найти. Потому что.., дело в том.., видишь ли… — Мне в ухо ударил ее бессильный вздох. — Слушай, ты знаешь, куда мы ходим курить?
— В Холиоуке? У мусоросборников, а как же?
— Встретимся там, — сказала Кэрол. — Через пятнадцать минут. Сможешь?
— Да.
— Мне еще много надо выучить, так что долго я остаться не смогу, но я.., я просто…
— Я приду.
Я повесил трубку и вышел из будки. Эшли Райе стоял в дверях гостиной, курил и переминался с ноги на ногу. Я сделал вывод, что у него перерыв между партиями. Лицо у него было слишком бледным, черная
