– Хорошо. – В слове прозвучала полная завершенность, как будто все уже было решено. – Не знаю, смогу ли еще раз спуститься по лестнице. Ребра… он сломал мне ребра. И что-то в спине. Больно.
– Сможете, – сказал Холлоранн. – Мы успеем.
Но вдруг он вспомнил про зверей живой изгороди и задумался, что им делать, если те охраняют выход. Потом вернулся Дэнни. Он принес сапоги, куртку и перчатки Венди и свою курточку с перчатками.
– Дэнни, – сказала мать. – Твои сапожки.
– Слишком поздно, – ответил он, не сводя со взрослых глаз в каком-то отчаянном безумии. Мальчик поглядел на Дика, и вдруг в голове у Холлоранна возник образ часов под стеклянным колпаком, часов из бального зала, которые в 1949 году подарил отелю шведский дипломат. Стрелки показывали без одной минуты полночь.
– О Господи, – сказал Холлоранн. – Боже милостивый.
Обхватив Венди одной рукой, Дик поднял ее, а другой рукой прижал к себе Дэнни. И побежал к лестнице.
Когда Холлоранн сдавил сломанные ребра, а в спине что-то зашло одно за другое, Венди пронзительно вскрикнула от боли, однако Дик не сбавил ходу. Не отпуская их, он нырнул вниз по лестнице. Один глаз был широко раскрыт в отчаянии, другой заплыл, превратившись в крохотную щелку. Дик напоминал одноглазого пирата, похищающего заложников, чтоб потом получить за них выкуп.
Во внезапном озарении он понял, почему Дэнни сказал, что слишком поздно. Он ощутил, как в подвале назревает взрыв, назревает, чтобы грохнуть, раздирая нутро этого проклятого дома.
И поднажал, стрелой пролетев по вестибюлю прямо к двустворчатым дверям.
Оно торопилось по подвалу на слабый желтый свет единственной лампочки, туда, где находилась топка. Оно всхлипывало от страха. Еще немного – совсем немного – и оно заполучило бы мальчишку вместе с его замечательной, ни с чем не сравнимой силой! Теперь проиграть нельзя было. Это нельзя было допустить. Оно скинет давление в котле, а потом сурово накажет мальчишку.
– Нельзя! – кричало существо. – О нет, нельзя!
Спотыкаясь, оно поспешило через комнату к котлу. Половина длинного цилиндрического корпуса раскалилась докрасна, излучая ровный жар. Котел пыхтел, скрежетал и, как чудовищная каллиопа*, с шипением выпускал по всем направлениям облачка пара. Стрелка манометра убежала на дальний конец шкалы.
Существо положило руки – руки Джека Торранса – на вентиль, не обращая внимания на запах горелого, который поднялся от обуглившейся плоти, когда раскаленное докрасна колесо утонуло в ней, будто это была мягкая дорожная грязь. Вентиль поддался. Существо с торжествующим воплем отвернуло его до упора. Из котла с громовым ревом вырвался пар – словно дружно зашипела дюжина драконов. Но прежде, чем пар полностью скрыл из вида стрелку манометра, она явственно начала отклоняться обратно.
Слившиеся в пронзительный вопль торжества слова поглотил разрушительный рев – это взорвался котел «Оверлука».
Вывалившись из двустворчатой двери, Холлоранн пронес обоих по канаве, прорытой в большом сугробе на крыльце. Он отчетливо видел зверей – кусты живой изгороди, – четче, чем раньше, и в тот миг, когда он понял, что сбылись его худшие опасения и звери перекрыли дорогу от крыльца к снегоходу – отель взорвался. Дику почудилось, что все произошло сразу, хотя позже, вспоминая ход событий, он понял – такого быть не могло.
Раздался несильный взрыв, звучащий словно бы на одной всепроникающей ноте
(ВУУУУММММММММММММ…)
после чего в спину ударил теплый воздух, который как бы осторожно подтолкнул их. Дыхание взрыва сбросило всех троих с крыльца, и, пока они летели по воздуху, в голове у Холлоранна мелькнула спутанная мысль:
Упустив Дэнни и Венди, он врезался в сугроб. Снег набился под рубашку и в нос, и Холлоранн смутно осознал, что пострадавшей щеке от этого приятно.
Потом он с трудом вскарабкался на верхушку сугроба, не думая в этот момент ни про зверей живой изгороди, ни про Венди Торранс, ни даже про мальчика. Он перекатился на спину, чтобы видеть, как умирает отель.
Окна «Оверлука» разлетелись. В бальном зале колпак, прикрывающий часы на каминной полке, треснул, развалился надвое и слетел на пол. Часы перестали тикать; зубчики, стерженьки, балансир замерли. Раздался то ли вздох, то ли шепот, вылетела большая туча пыли. В двести семнадцатом ванна вдруг раскололась пополам, выпустив немного зеленоватой, едко пахнущей воды. В президентском люксе вдруг вспыхнули обои. Двери бара «Колорадо» неожиданно сорвались с петель и свалились на пол столовой. Огонь попал под арку подвала на большие груды и стопки старых бумаг, и те вспыхнули, фыркая, как бенгальские огни. Кипящая вода извергалась на языки пламени, но не гасила их. Бумаги скручивались и чернели, как осенние листья, горящие под осиным гнездом. Топка взорвалась и разнесла потолочные балки подвала: ломаясь, они осыпались, как кости динозавра. Ничем не сдерживаемая газовая горелка, питавшая топку, взметнулась ревущим огненным столбом сквозь треснувший пол вестибюля. Ковровые дорожки на ступеньках лестницы загорелись и наперегонки погнали пламя к площадке второго этажа, как будто жаждали сообщить чрезвычайно приятное известие. Отель сотрясала канонада взрывов. В столовой с треском и звоном, сбивая столы, рухнула люстра – двухсотфунтовая хрустальная бомба. Пять труб «Оверлука» изрыгнули пламя к промоинам в тучах.
Существо визжало; визжало, но голоса уже не было – осталась лишь воющая паника, смерть и проклятия, слышные только ему одному; оно растворялось, лишаясь рассудка и воли; оно рвало паутину и искало, искало и не находило, выбираясь, выбираясь в, удирая, уходя в пустоту, в ничто, оно осыпалось…
57. Исход
Рев сотрясал весь фасад отеля. Стекла вылетели на снег и поблескивали там алмазной крошкой. Изображавшая собаку фигура живой изгороди, которая направлялась к Дэнни с матерью, попятилась, расписанные тенью под мрамор зеленые глаза стали равнодушными, хвост поджался под брюхо, ляжки опали от малодушного страха. В голове Холлоранна зазвучал ее полный ужаса вой, к которому примешивалось испуганное, недоуменное мяуканье больших кошек. С трудом поднявшись на ноги, чтобы подойти к Венди и Дэнни и помочь им, он увидел нечто более кошмарное, чем все прочее: все еще укутанный снегом кролик бешено колотился в стальную сетку ограды на дальнем конце детской площадки и та, как цитра из плохого сна, вызванивала некое подобие музыки. Треск и хруст тесно сросшихся веток и прутиков, составлявших тело кролика и ломавшихся, как кости, долетал даже сюда.
– Дик! Дик! – закричал Дэнни. Он пытался поддержать мать, помочь ей дойти до снегохода. Вещи, которые он прихватил для нее и для себя, оказались раскиданы между тем местом, где они упали и тем, где стояли теперь. Холлоранн вдруг сообразил, что молодая женщина одета в ночную рубашку и халат, Дэнни –
