Сайдвиндерская публичная библиотека оказалась небольшим ветшающим строением в одном квартале от деловых районов города. К дверям скромного, увитого виноградом дома вела широкая бетонная дорожка, обсаженная цветами, с лета превратившимися в сухие остовы. На газоне расположился большой бронзовый памятник генералу Гражданской войны, про которого Джек никогда не слышал, хотя подростком здорово увлекался Гражданской войной.
Подшивки газет хранились в подвале. Их составляли сайдвиндерская «Газетт», обанкротившаяся в шестьдесят третьем году, «Эстес Парк Дэйли» и боулдерская «Камера». Денверских газет не было вообще.
Вздохнув, Джек остановился на «Камере».
Когда подшивка дошла до 65 года, настоящие газеты сменились катушками микрофильмов. («Пожертвование федеральных властей, – радостно сообщил библиотекарь. – Когда до нас дойдет следующий чек, мы надеемся переснять материалы с 1958 по 64 годы, но это все делается так медленно, правда? Вы ведь будете осторожны, да? Знаю, знаю. Будет нужно – позовите») У единственного аппарата для чтения линзы почему-то оказались повреждены, так что, когда Венди положила ему руку на плечо (минут через сорок пять после того, как Джек закончил листать оригиналы газет), у него изрядно болела голова.
– Дэнни в парке, – сказала она, – но не хочется, чтоб он слишком долго болтался на улице. Как думаешь, сколько тебе еще?
– Десять минут, – сказал он. Честно говоря, он уже напал на след последнего этапа захватывающей истории «Оверлука» – лет, прошедших между бандитской перестрелкой и переворотом, учиненным Стюартом Уллманом с компанией. Но ему по-прежнему хотелось скрыть это от Венди.
– Кстати, зачем тебе это? – спросила она. Выговорив это, она взъерошила Джеку волосы, но тон поддразнивал только наполовину.
– Решил покопаться в истории старика «Оверлука», – ответил Джек.
– Есть особые причины?
– Нет,
(ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЧТО ЭТО ТЫ ТАК ЗАИНТЕРЕСОВА-ЛАСЬ?)
просто любопытно.
– Нашел что-нибудь интересное?
– Не слишком много, – сказал он, и на сей раз ему пришлось приложить усилия, чтоб сохранить приятный тон. Она лезла не в свое дело – так же, как вечно совала нос в его дела, еще когда они жили в Стовингтоне и Дэнни был грудным.
прекратился. Вот уж, действительно,
головная боль. Аппарат для чтения. Проклятая машина искажает текст. Оттого-то у него эта долбаная головная боль.
– Джек, ты в норме? Ты такой бледный…
Он резко отдернул голову от пальцев Венди.
– ВСЕ НОРМАЛЬНО!
Под его жгучим взглядом она отпрянула, примеряя улыбку, но та оказалась на размер меньше.
– Ну… если ты… пойду, подожду в парке вместе с Дэнни.
Вот она пошла прочь, улыбка растаяла, уступив место недоуменному, болезненному выражению. Он позвал:
– Венди?
Она оглянулась от подножия лестницы.
– Что, Джек?
Он поднялся и подошел к ней.
– Извини, детка. По-моему, со мной и правда что-то не так. Эта машина… линзы искажают. Жутко болит голова. Аспирин есть?
– Конечно. – Венди запустила руку в сумочку и вытащила жестянку анацина. – Пусть будет у тебя.
Джек взял жестянку.
– Экседрина нет? – Он заметил на лице жены слабое отвращение и понял. Когда-то, пока он еще не запил так сильно, что стало не до шуток, они поначалу горько подсмеивались на этот счет. Джек тогда объявил: из всех лекарств, какие только изобрели для отпуска без рецепта, один лишь экседрин способен намертво остановить похмелье еще на подступах. Решительно, это средство – единственное. Он начал мысленно называть свои утренние страдания Экседриновыми головными болями, партия № 69.
– Экседрина нет, – сказала она. – Извини.
– Да ладно, – отозвался Джек, – твои отлично подойдут.
Конечно, не подойдут, Венди тоже могла бы догадаться. Иногда она способна быть тупейшей стервой…
– Водички дать? – бодро спросила она.
– Попью из фонтанчика, когда буду подниматься. Спасибо.
– Ладно. – Она пошла вверх по лестнице; под короткой желто-коричневой шерстяной юбкой грациозно двигались красивые ноги. – Мы будем в парке.
– Договорились.
Он рассеянно сунул жестянку анацина в карман, вернулся к машине для чтения и включил ее. Уверившись, что жена ушла, Джек и сам отправился наверх. Господи, какая мерзкая головная боль. Раз человеку пришлось иметь дело с такой вот глазоломкой, так ему должны разрешить законное удовольствие пропустить несколько стаканчиков – чтоб восстановить равновесие.
В наисквернейшем расположении духа Джек попытался выбросить эту идею из головы, которая в жизни еще так не болела. Вертя в пальцах спичечный коробок, на котором был записан номер телефона, он подошел к столу главного библиотекаря.
– Мэм, у вас есть таксофон?
– Нет, сэр, но вы можете воспользоваться моим, местным.
– Простите, но это междугородний звонок.
– Ну, тогда, наверное, лучше всего вам пойти в аптеку. У них есть таксофон.
– Спасибо.
Он вышел наружу, прошел по дорожке мимо безымянного генерала Гражданской войны и зашагал к деловому кварталу, сунув руки в карманы, с гудящей как свинцовый колокол головой. Свинцово-серым было и небо, наступило уже седьмое ноября и с началом нового месяца погода стала угрожающей. Уже несколько раз шел снег. В октябре он тоже выпадал, но таял. Новый снежок остался, все покрыла легкая изморозь, сверкавшая на солнце, подобно прекрасному хрусталю. Но сегодня солнца не было, более того, когда Джек подходил к аптеке, небо снова заплевалось снегом.
Телефонная кабина находилась в дальнем конце помещения, и Джек, позвякивая в кармане мелочью, добрался было до середины прохода среди патентованных средств, когда ему на глаза вдруг попались белые коробочки с зелеными буквами. Он взял одну, отнес кассиру, заплатил и пошел обратно к телефонной кабине. Плотно закрыв дверь, Джек положил на полочку мелочь и спичечный коробок и набрал «О».
– Прошу номер абонента.
– Оператор, Форт Лодердейл, Флорида, – он назвал номер абонента и номер таксофона в кабине. Когда оператор сообщила, что первые три минуты обойдутся в доллар девяносто центов, он кинул в щель
