По левую сторону фотографии кто-то написал довольно-таки длинное послание. Почерк Лизи не узнала. По правой были две строчки, написанные пружинистым почерком Скотта, первая с более крупными буквами, чем вторая… и маленькая стрелка, господи, указывающая на туфлю! Она знала, что означает эта стрелка: он понял, что изображено в правом нижнем узлу фотографии. В сочетании с историей его жены (назовите её «Лизи и безумец», захватывающий рассказ о настоящем приключении) он понял всё. Разъярился? Нет. Поскольку знал, что его жена не разъярится. Знал, она подумает, что это забавно, просто смешно, но почему тогда она на грани слёз? Никогда раньше за всю свою жизнь она не была так удивлена, поставлена в тупик, сокрушена собственными эмоциями, как в несколько последних дней.
Лизи уронила газетную вырезку на книгу, боясь, что внезапный поток слёз растворит её точно так же, как слюна растворяет попавшую в рот сахарную вату. Она прижала ладони к глазам, подождала. Когда не осталось сомнений в том, что слёзы не потекут, вновь подняла вырезку и прочитала написанные Скоттом строки:
Он поставил большой, на обе строчки, восклицательный знак, вместо точки изобразил мордашку, «лыбу-улыбу», радостный символ 1970-х годов, как бы говоря: удачного тебе дня. И Лизи его поняла. Через восемнадцать лет, но что с того? Память относительна.
Очень дзен,[12] кузнечик, мог бы сказать Скотт.
– Дзен, шмен. Я вот думаю, что поделывает сейчас Тони, вот о чём я думаю. Спаситель знаменитого Скотта Лэндона. —
Она рассмеялась, и слёзы, которые ей ранее удавалось сдерживать, потекли по щёкам.
Теперь она повернула фотографию и прочитала вторую, более длинную запись:
18.8.88 Дорогой Скотт
Лизи прочитала записку раз, второй («Ты однажды, дважды, трижды леди, и я тебя люблю», – пропел бы в этот момент Скотт), всё ещё улыбаясь, но теперь в улыбке почувствовалось сначала удивление, а потом и осознание смысла прочитанного. Роджер Дэшмайл, возможно, не знал, что в действительности произошло, как и коп кампуса. А сие означало, что только два человека во всём огромном мире знали правду о том дне: Лизи Лэндон и Тони Эддингтон, тот самый парень, который должен был записать «всё это» для ежегодника «Обзор событий». Вполне возможно, что даже сам «Тонех» так и не понял, что же произошло после того, как серебряная лопатка вонзилась в землю и отбросила первую порцию грунта. Может, у него случился вызванный страхом провал в памяти. Обратите внимание: он действительно мог верить, что спас Скотта Лэндона от смерти.
Нет. Она так не думала. Подумала она о другом: эта вырезка и записка Дэшмайла были мелкой местью Скотту за… за что?
За то, что он был всего лишь вежлив? За то, что смотрел на Monsieur de Literature[13] Дэшмайла и не видел его?
За то, что был богатым, фонтанирующим идеями сукиным сыном, который собирался получить пятнадцать тысяч долларов за один день непыльной работы: сказать несколько тёплых слов да отбросить лопату земли? Предварительно взрыхлённой земли.
За всё это. И за многое другое. Дэшмайл, по мнению Лизи, верил, что в более справедливом, более честном мире их позиции поменялись бы; там на нём, Роджере Дэшмайле, фокусировался бы интеллектуальный интерес, его бы обожали студенты, тогда как Скотт Лэндон (не упоминая уже про маленькую мышку-жену, ради которой никто бы и не пёрнул, даже если бы от этого зависела её жизнь) был бы среди тех, кто гнёт спину на виноградниках кампуса, всегда ищет расположения власть имущих, держит нос по ветру кафедральной политики, пресмыкается ради повышения жалованья, – Как бы то ни было, он не любил Скотта, и это – его месть, – сообщила Лизи пустым, залитым солнечным светом комнатам над длинным амбаром. – Это… вырезка, отравленная пером.
Она подумала над только что сказанным и закатилась смехом, прижав ладони к ровному участку груди под ключицами. Успокоившись, Лизи начала пролистывать «Обзор событий», пока не нашла интересующую её заметку: «САМЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ ПИСАТЕЛЬ АМЕРИКИ ВОПЛОЩАЕТ В РЕАЛЬНОСТЬ ДАВНЮЮ БИБЛИОТЕЧНУЮ МЕЧТУ». Написал заметку
Напоминание, что это университетский «Обзор событий», прости, Господи, дорогая, в переплёте, книга, которая рассылается богатым выпускникам, несколько охладило злость Лизи; неужели она думала, что ежегодник «У-Тенн Нашвилл. Обзор событий 1988» позволил бы приглашённому писателю замарать кровью свои страницы? И сколько тогда долларов поступит в университетскую сокровищницу? Помог и тот факт, что сам Скотт находил всё это забавным… но не очень. Скотта, в конце концов, здесь не было, он не мог обнять её, поцеловать в щёку, отвлечь, мягко пощипывая сосок и говоря, что для всего есть своё время: время сеять и время собирать урожай; время одеваться и, соответственно, время раздеваться, да-да, и время это как раз и подошло…
Скотт, чёрт бы его побрал, ушёл. И…
– И он пролил кровь за вас, люди, – пробормотала Лизи негодующим голосом, почти что с интонациями Анды. – Он едва не умер за вас, люди. Просто чудо, невероятное чудо, что не умер.
