Барби так же смотрел в потолок, лишь лёгкая улыбка затронула краешки его губ. Так, словно он знал что-то неизвестное Картеру. Картеру захотелось открыть двери камеры и отбить у этого говноеда охоту так здесь лежать, прохлаждаться. Тогда он вспомнил, что случилось на парковке возле «Диппера». Увидим, как Барбара со своими грязными трюками будет отбиваться от расстрельной команды. Пусть попробует.
— До скорого, Бааарби.
— Да уж, до скорого, — ответил Барбара, так ни раза на него и не взглянув. — Это маленький город, сынок, и мы одна команда.
10
Когда прозвучал звонок в двери пасторского дома, Пайпер Либби все ещё была в майке «Бостонских мишек» и шортах — своей обычной ночной одежде. Она открыла двери, уверенная, что там Хелен Руа, которая пришла пораньше, потому что обсуждать приготовление к похоронам Джорджии они с ней договаривались в десять. Но на крыльце стояла Джеки Веттингтон. Она была в форме, но над левой грудью у неё не было значка, а на бедре пистолета. Вид она имела ошарашенный.
— Джеки? Что случилось?
— Меня выгнали. Этот ублюдок держал на меня зуб ещё с рождественской вечеринки в участке, когда он попробовал помацать меня между ног, и получил по руке, но наврядли, чтобы причина состояла только в этом или даже отчасти в этом…
— Заходи, — махнула ей Пайпер. — Я нашла маленькую газовую плитку в шкафчике в амбаре (осталась от предыдущего пастора, я думаю), и она, о чудо, работает. Чашка горячего чая не помешает, правда?
— Прекрасно звучит, — согласилась Джеки. Слезы, которые переполняли её глаза, наконец-то пролились. Она чуть ли не сердито вытерла их со своих щёк.
Пайпер провела её в кухню и зажгла в углу одноконфорочную плитку «Бринкманн».
— Расскажи мне теперь все сначала.
Джеки рассказала, не забыв упомянуть о высказанном Генри Моррисоном сочувствии, хотя и недалёком, зато искреннем.
— Он мне это прошептал, — подчеркнула она, беря из рук Пайпер чашку. — У нас теперь, как в гестапо, черт их побери. Извините за бранное слово.
Пайпер отмахнулась.
— Генри говорит, если я буду протестовать завтра на городском собрании, будет хуже — Ренни объявит ряд сфабрикованных против меня обвинений в некомпетентности. Наверняка, он прав. Но самым некомпетентным на сегодня в участке является тот, кто им руководит. А что касается Ренни… он концентрирует в полиции тех, кто будет верен ему в случае любых организованных протестов против его действий.
— Конечно, он такой, — кивнула Пайпер.
— Большинство из вновь принятых ещё крайне молоды, чтобы легально покупать себе пиво, но они уже носят оружие. Я хотела сказать Генри, что он следующий на выход… но догадалась по его лицу, что он и сам это понимает.
— Хотите, я пойду, поговорю с Ренни?
— Никакой пользы от этого не будет. Я вообще и не переживаю, что теперь свободна, но меня просто бесит, что меня выгнали. Теперь самая большая проблема — хорошо подумать о том, что состоится завтра ночью. Мне, вероятно, придётся исчезнуть вместе с Барби. Остаётся надеяться, что найдётся такое место, где мы сможем исчезнуть.
— Я не понимаю, о чём это вы говорите.
— Конечно, но я вам расскажу. Тут-то и начинаются риски. Если вы где-то, хоть словом об этом обмолвитесь, я тоже окажусь в подвальной клетке. Возможно, буду стоять рядом с Барбарой, когда Ренни будет строить расстрельную команду.
Пайпер внимательно на неё смотрела.
— У меня есть сорок пять минут, прежде чем придёт мать Джорджии Руа. Вам хватит этого времени, чтобы рассказать всё, что вы захотите мне рассказать?
— Вполне.
Джеки начала с осмотра тел в похоронном салоне. Описала следы от швов бейсбольного мяча на лице у Коггинса и рассказала о золотом мяче, который видел Расти. Набрав полную грудь воздуха, она рассказала о своём плане освобождения Барби во время общего городского собрания на следующий вечер.
— Хотя я понятие не имею, где мы можем его спрятать, если у нас получится его оттуда вытянуть. — Она отхлебнула чай. — Итак, что вы на это скажете?
— Скажу, что надо ещё выпить по чашечке. Вы будете?
— Мне достаточно, благодарю.
Пайпер произнесла, наливая себе из чайника:
— То, что вы запланировали, страшно опасно (хотя сомневаюсь, что вас интересуют мои мысли по этому поводу), но, наверное, нет другого способа спасти невинную человеческую душу. Я и на секунду не имела веры в то, что Барбара виновен в тех убийствах, а после моего собственного близкого знакомства с местными правоохранителями мысль о том, что они могут казнить его, чтобы не допустить до власти, мне не очень удивляет. — А тогда, сама того не подозревая, она озвучила мысли Барби. — Ренни не смотрит на перспективу, и никто из копов также не думает наперёд. Их беспокоит только, кто будет королём в нашем шалаше. Такой тип мышления прямо ведёт к катастрофе.
Она вернулась к столу.
— Я поняла чуть ли не с первого дня, когда вернулась сюда, чтобы занять пасторат, — это было моей мечтой ещё с тех времён, как я была маленькой девочкой, — что Джим Ренни монстр в эмбриональной стадии. Теперь, если вы извините мне такой мелодраматизм, этот монстр родился.
— Слава Богу, — отозвалась Джеки.
— Слава Богу за то, что родился монстр? — улыбнулась Пайпер, изумлённо поднимая вверх брови.
— Нет… слава Богу, что вы это определили.
— Вы хотите ещё что-нибудь сказать, разве не так?
— Да. Правда, если вы не желаете брать в этом участие…
— Дорогуша, я уже беру в этом участие. Если вас могут подвергнуть заключению за подготовку заговора, то меня за то, что я вас выслушала и не донесла. Мы с вами теперь те, кого наше правительство жалует называть «доморощенными террористами».
Джеки отреагировала на это определение безрадостным молчанием.
— Вы же имеете в виду не только освобождение Дейла Барбары, не так ли? Вы хотите организовать активное движение сопротивления.
— Наверное, да, — ответила Джеки, и прыснула беспомощным смехом. — Никогда не подумала бы, что я на такое способна после шести лет в армии США… я же всегда была девушкой того типа, который «всегда за мою страну, права она или не права»… А вам никогда не приходило в голову, что Купол может никогда не исчезнуть? Ни этой осенью, ни зимой? И в следующем году будет стоять, а может, и до конца нашей жизни?
— Да, — Пайпер оставалась спокойной, хотя с её щёк стёрлись почти все цвета. — И такое может быть. Думаю, эта мысль посещала каждого в Милле, пусть хоть бы и подсознательно.
— Тогда подумайте о таком. Вам бы хотелось прожить год, или даже пять лет под диктатурой готового на убийства идиота? Конечно, если у нас есть впереди эти пять лет.
— Конечно, нет.
— Тогда единственное время, когда его можно остановить, — это сейчас. Пусть он уже вышел из эмбриональной стадии, но то, что он строит, эта машина, пока что не имеет силы. Сейчас самое лучшее