— Говнюки, вы сломали мне спицу! — И тут в голосе мужчины появились нотки страха. — Нет, нет, оставайтесь на своей чертовой стороне!
Облака разошлись. Выглянула луна. В ее блеклом свете я увидел старика в инвалидном кресле. Он переезжал одну из улиц, выходящих на Главную, — Гаддард-стрит, если названия не изменились. Одно из колес угодило в глубокую рытвину, и потому кресло сильно наклонилось влево. Подростки направлялись к нему. Парень, пославший меня, держал в руке пращу с заложенным в нее камнем. Теперь стало ясно, откуда взялся металлический звон и треск.
— Есть старые баксы, дедуля? Если уж об этом зашла речь, есть новые баксы или консервы?
— Нет. Если уж вам не хватает совести вытащить меня из ямы, по крайней мере уйдите и оставьте меня в покое!
Но они искали беззащитную жертву и, конечно же, уходить не собирались. Решили ограбить его, отнять то малое, что могло быть при нем, возможно, избить и уж точно вытряхнуть из инвалидного кресла.
Джейк и Джордж слились воедино, и теперь оба жаждали крови.
Внимание мальчишек сосредоточилось на старике, сидевшем в инвалидном кресле, и они не видели, как я иду к ним по диагонали — точно так же я пересекал шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников. Моя левая рука мало на что годилась, но к правой претензий не было, я накачал ее за три месяца занятий лечебной гимнастикой, сначала в 'Паркленде', потом в 'Эден-Фоллоус'. И точность броска я сохранил, не зря же играл третьим бейсменом в средней школе. Первый камень я бросил с тридцати футов, и он угодил Голожопому в грудь. Тот вскрикнул от боли и неожиданности. Подростки — все пятеро — повернулись ко мне. Когда они это сделали, я увидел, что их лица обезображены, как и у перепуганной женщины. Парень с пращой, мистер Да-Пошел-Ты, выглядел хуже остальных. На месте его носа зияла дыра.
Я переложил второй кусок бетона из левой руки в правую и бросил в самого высокого из подростков, в дылду в большущих мешковатых штанах, которые тот подтянул до самой грудины. Он поднял руку, чтобы защититься. Кусок бетона угодил в нее, вышиб из пальцев косяк. Подросток взглянул на меня и побежал. Голожопый последовал за ним. Трое остались.
Я не сомневался, что пора, но числом они превосходили меня, а все снаряды я расстрелял. Однако имея дело с подростками, взять верх в такой ситуации можно только одним способом — не выказывать страха, демонстрировать истинно взрослую злобу. Продолжать переть на них, что я и делал. Схватил мистера Да-Пошел-Ты за старенькую футболку правой рукой, левой вырвал у него пращу. Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза, не сопротивляясь.
— Бздун! — Я наклонился к нему, чуть ли не ткнулся своим носом в… ткнулся бы в его нос, если бы тот не сгнил. От подростка пахло потом, дымом марихуаны и грязью. — Какой же ты бздун, если готов напасть на старика в инвалидном кресле.
— Кто вы…
— Чарли гребаный Чаплин. Ездил во Францию, чтобы посмотреть, как танцуют дамы. А теперь вали отсюда.
— Отдайте мне мою…
Я знал, чего он хочет, и звезданул пращей ему по лбу. Раздавил одну из язв, оттуда потек гной с кровью. От боли его глаза наполнились слезами. Меня же наполнили отвращение и жалость, но я постарался не выказать ни первого, ни второй.
— Ничего не получишь, бздун, кроме шанса убраться отсюда, прежде чем я вырву твои никчемные яйца из твоей, несомненно, гниющей мошонки и засуну в дыру, которая у тебя теперь на месте носа. У тебя один шанс. Воспользуйся им. — Я набрал полную грудь воздуха и выкрикнул ему в лицо, окатив его капельками слюны: — Бегом!
Затем я наблюдал, как они убегают, испытывая стыд и восторг примерно в равных пропорциях. Прежнему Джейку удавалось угомонить даже особо буйных в классах для выполнения домашнего задания, в том числе и в пятницу перед каникулами, но на большее он не годился. Новый Джейк отчасти стал Джорджем. А Джордж многое пережил.
За моей спиной раздался хриплый кашель, напомнивший мне об Эле Темплтоне. Когда приступ прошел, старик заговорил:
— Парень, я бы многое отдал, чтобы увидеть, как эти злобные говнюки улепетывают, сверкая пятками. Я не знаю, кто вы, но у меня в кладовке осталось немного 'Гленфиддиша', и если вы вытащите меня из этой чертовой рытвины и откатите домой, я разделю его с вами.
Луна выглянула снова, и пока она светила в разрыве между облаками, я разглядел его лицо. Он отрастил длинную седую бороду, и из носа торчала трубочка, но даже по прошествии пяти лет я без труда узнал человека, который втянул меня в эту историю.
— Привет, Гарри, — поздоровался я.
Глава 31
Он по-прежнему жил на Годдард-стрит. Я закатил его по пандусу на крыльцо, и он достал внушительную связку ключей. А куда деваться? Парадная дверь запиралась как минимум на четыре замка.
— Арендуете или ваш?
— Мой, — ответил он. — Пока.
— Это хорошо. — Раньше он дом арендовал.
— Вы так и не сказали, откуда знаете мое имя.
— Сначала давайте выпьем. Мне это не повредит.
Дверь вела в гостиную, которая занимала переднюю половину дома. Он сказал мне: 'Стой!' — словно лошади, и зажег фонарь Коулмана. В его свете я увидел мебель, о какой говорят: 'Старая, но пригодная для использования'. На полу лежал красивый плетеный ковер. Ни на одной из стен я не заметил ни аттестата об окончании средней школы, ни взятого в рамочку сочинения 'День, который изменил мою жизнь', зато хватало католических икон, компанию которым составляло множество фотографий. Неудивительно, что я узнал некоторых запечатленных на них людей. В конце концов, я встречал их всех.
— Заприте, пожалуйста, дверь, хорошо?
Я закрыл дверь, отсекая темный и опасный Лисбон-Фоллс, задвинул оба засова.
— И врезной замок, если не возражаете.
Я повернул барашек и услышал глухой металлический лязг. Гарри тем временем ездил по гостиной и зажигал керосиновые лампы с высокими стеклянными колпаками. Я смутно помнил, что видел такие в доме моей бабушки Сейри. Они давали куда более приятный свет, чем фонарь Коулмана, и Гарри Даннинг одобрительно кивнул, когда я отключил его жаркое белое сияние.
— Как вас зовут, сэр? Мое имя вы уже знаете.
— Джейк Эппинг. Едва ли оно вызывает какие-то воспоминания, верно?
Он задумался, покачал головой.
— А должно?
— Пожалуй, что нет.
Он протянул руку. Она чуть подрагивала, вероятно, от старческой слабости.
— Все равно позвольте пожать вашу руку. Вы меня спасли.
Конечно, я с радостью позволил. Привет, новый друг. Привет, давний друг.
— Ладно, раз с этим разобрались, теперь можем выпить с чистой совестью. Я принесу односолодовый виски. — И он покатил на кухню, поворачивая колеса чуть трясущимися, но все еще сильными руками. Я видел, что кресло снабжено маленьким электромотором, но то ли он не работал, то ли
