Кофе ему не нравится, умнику…
– Он спросил: не являюсь ли я Лакембой из касты воинов. – старик даже не повернулся к обозленному Кукеру. – И не принадлежу ли к общине «Взимающих дань со всего света». А я ответил, что с момента зачатья вхожу в касту жрецов, матангали-мбете.
– Именно так, – хихикнул коротышка. – И еще вы добавили, что у «испражняющегося камнями» отвратительное произношение. Думали, я не знаю диалекта Вату-вара?!
Жрец промолчал.
Разочаровывать гордого своими познаниями коротышку было недостойно правильного человека – кроме того, за «ндау лаваки» на родине Мбете Лакембы вызывали на поединок в рукавицах, густо утыканных акульими зубами.
Оро-и?
– Пять лет, – разлагольствовал меж тем довольный собой Флаксман, – пять лет моей жизни я отдал вашим скалам, вашим бухтам и отмелям, и в первую очередь вашим тайнам, уважаемый Мбете Лакемба! Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что годы спустя меня смоет за борт и я окажусь на забытом Богом и правительством Штатов островке, где встречу потомственного жреца из общины На-ро-ясо, «Повелевающих акулами», – клянусь, я рассмеялся бы и плюнул ясновидцу в глаза!..
«А он разбил бы тебе породистую морду», – подумал Лакемба, принимаясь за яичницу, которую только что поставил на стол сияющий мексиканец.
Коротышка вдруг осекся, словно первый проглоченный Лакембой кусок забил доктору ихтиологии горло.
– Лакемба? – хрипло переспросил он. – Погодите, погодите… Туру-ноа Лакемба случайно не ваша родственница?
– Это моя матушка, – из уважения к матери старик на миг перестал жевать и сложил ладони передо лбом.
– Матушка?! Так ведь именно ее я просил… нет, умолял позволить мне увидеть обряд инициации вашей явусы! Тот самый, о котором вспоминал в своих мемуарах падре Лапланте!.. Боже, ну почему вы, фиджийцы, такие упрямые? И чем я, доктор Флаксман, хуже францисканца Лапланте?!
«Тем, что белый Лапланте тоже Мбете, как и я, разве что называет Великого Нденгеи по-иному», – жрец продолжил завтрак, тщетно пытаясь отрешиться от болтовни доктора Флаксмана.
– Дался вам этот обряд, – хмыкнул из-за стойки Кукер, царапая ногтем деревянную панель. – Маетесь дурью…
На дереве оставались еле заметные белесые шрамики.
– Вы не понимаете! Падре Лапланте писал, что члены явусы На-ро-ясо в день совершеннолетия ныряют в бухту и пускают себе кровь, привлекая акул! А потом – знаете, каким образом они останавливают атакующего хищника?!
– Из гарпунного ружья, – однорукий Кукер не отличался богатой фантазией.
– Дудки! Они останавливают акулу… поцелуем! И та не только прекращает всякие попытки сожрать безумца, но и начинает защищать его, если в бухте окажется другая акула!
– Эй, Пако! – заорал Кукер во всю глотку. – Эй, сукин сын, ботинок нечищенный, ты меня слышишь?
– Слышу, хозяин! – донесся из-за двери голос мексиканца.
– Мы тебя сегодня акуле кинем! Понял, бездельник?
– Зачем?
Видимо, после восьми лет работы на Вильяма Кукера Пако равнодушно отнесся к подобной перспективе.
– Навроде живца! Она на тебя, дурака, кинется, а док ее в задницу целовать будет! Прямо под хвост! Понял?!
Пако не ответил – наверное, понял.
Флаксман обиделся и на некоторое время заткнулся, что вполне устраивало Лакембу. Однако теперь завелся Кукер.
– Не знаю, какие штуки вытворяет родня Старины Лайка – пусть хоть трахаются с акулами! – но когда зараза-мако оттяпала мне руку по локоть (Билл демонстративно помахал культей, словно это должно было пристыдить коротышку), мне было не до поцелуев! И вот что я вам скажу, мистер, вы, может, и большая шишка у себя, откуда вы там вынырнули, наверное, и в акулах вы разбираетесь, как ихний президент – не стану спорить. Но не надо меня учить, как с ними себя вести! Лучший поцелуй для хвостатой мрази – заряд картечи или хороший гарпун, а всего лучше подружка – динамитная шашка!
Словно в унисон последнему выкрику завизжали петли, дверь бара распахнулась настежь, и в проем полыхнуло солнце. Черный силуэт на пороге грузно заворочался, окрашиваясь кровью, подгулявший бриз с моря обнял гостя за широкие плечи и швырнул в лица собравшимся пригоршню йодистой вони.
И еще – обреченности.
Люди молчали, хлопали ресницами, а судьба бродила по берегу и посмеивалась. Мбете Лакемба отчетливо слышал ее смех и вкрадчивые шаги, похожие на плеск волн.
Но это длилось недолго.
– Точно, Билли! – громыхнуло с порога не хуже динамита, и дверь с треском захлопнулась, отрезав людей от кровавого солнца, своевольного бриза и запаха, который только притворялся запахом моря. – Запалил фитилек – и кверху брюхом!
Через мгновение к стойке протопал Ламберт Мак– Эванс, известный всему Стрим-Айленду как Малявка Лэмб. Он грохнул кулачищем по деревянному покрытию, во всеуслышанье пустил ветры и огляделся с надеждой: а вдруг кому-то это не понравится?
Увы, повода отвести рыбацкую душу не представилось.
– Совсем житья не стало от треклятых тварей! Четвертый день выходим в море – и что? Болт анкерный с левой резьбой! Мало того, еще и половину сетей – в клочья! Я ж говорил: надо было сразу пристрелить ту грязнопузую бестию, не будь я Ламберт Мак-Эванс! Глядишь, и Хью до сих пор небо коптил бы, и весь Стрим-Айленд не ерзал по гальке голым… эх, да что там! Джину, Билл! Чистого.
Любую тираду Малявка Лэмб заканчивал одинаково – требуя джину.
Чистого.
– Извините, так это вы и есть мистер Мак-Эванс? – вдруг подал голос ихтиолог.
– Нет, Майкл Джексон! – заржал Кукер, снимая с полки граненую бутыль «Джим Бима». – Сейчас споет.
Сам рыбак вообще проигнорировал обращенный к нему вопрос.
– Так я, собственно, именно с вами и собирался встретиться! – сообщил доктор Флаксман, лучась радостью. – Про какую это «грязнопузую бестию» вы только что говорили? Уж не про ту ли акулу, насчет которой с вашего острова поступила телеграмма в Американский институт биологических наук, нью- орлеанское отделение?
– Ну? – хмурый Ламберт соизволил повернуться к ихтиологу. – А ежели и так? Только мы, парень, телеграмму в Чарлстон посылали, а не в ваш сраный Нью– Орлеан!
– Этим бездельникам из Ассоциации? – презрительно скривился Флаксман. – У них едва хватило ума переправить ваше сообщение в наш институт. И вот я здесь!
Осчастливив собравшихся последним заявлением, доктор поднялся, гордо одернул рыбацкую робу – что смотрелось по меньшей мере комично – и начал представляться. Представлялся Флаксман долго и со вкусом; даже толстокожий Лэмб, которому, казалось, было наплевать на все, в том числе и на недавнюю гибель собственного брата Хьюго, перестал сосать джин и воззрился на ихтиолога с недоумением.
– …а также член КИА – Комиссии по исследованию акул! – гордо закончил Александер Флаксман.
– И приплыл сюда верхом на ездовой мако! – фыркнул Малявка Лэмб.
– Почти, – с неожиданной сухостью отрезал ихтиолог. – В любом случае, я хотел бы получить ответы на свои вопросы. Где акула, о которой шла речь в телеграмме? Почему никто не хочет со мной об этом говорить? Сплошные недомолвки, намеки… Сначала присылаете телеграмму, а потом все как воды в рот набрали!
Член КИА и прочее явно начинал кипятиться.
– Я вам отвечу, док.
