беспокойство. Где они? Зачем их похитили? Что с детьми?
И что, гори вы звездным пламенем, творится с Юлией – умной, ироничной, уверенной в себе стервой?!
Он огляделся. Комната – шагов восемь на десять. Низкий потолок и стены покрыты слоем мелкопористого акустона – эхопоглотителя, применяемого в студиях звукозаписи. От расцветки акустона рябило в глазах. Плюс объемные надписи-граффити на дюжине языков Галактики, исключая унилингву.
«Септаккорд VI ступени в натуральном мажоре и мелодическом миноре, – хмурясь и мрачнея, прочел Лючано на линг-борго, – при гармонизации восходящего верхнего тетрахорда гаммы в басу…»
Язык родины ускользал от понимания.
«Парни, вы лучшие!» – болталось ниже на кумбийском. Остальные граффити прочесть не удалось. Дразнясь незнакомыми буквами, они плавали в воздухе, словно призрачные отходы жизнедеятельности безумца-каллиграфа.
В углу, где тосковала Юлия, обнаружился узкий диванчик. Он был наполовину завален разнообразным барахлом: боксы из-под инфокристаллов, наушники, драная куртка… Там еще оставалось свободное место, но помпилианка опустилась на пол, забившись в щель между торцом дивана и стеной.
Последствия пси-удара по толпе, невозможного даже для супер-телепата?! Юлия буквально расшвыряла три сотни погромщиков, взломав и исковеркав их психику в считаные секунды. Потом начала валиться в обморок, умолять захватчиков взять ее с собой. И вот теперь…
Страдает, раздевается, несет околесицу.
Рассудок не выдержал перенапряжения? Своеобразное «похмелье»? Она многого не договаривает. Последствия обезрабливания оказались куда серьезнее, чем простое избавление от «расовой шизофрении»? Неужели Юлия к этому и стремилась?!
Женщина тихонько скулила, уткнувшись лицом в стену. Лючано почел за благо ее не трогать. «Хватит гадать на кофейной гуще, дружок, – возмутился издалека Добряк Гишер. – Лучше выясни, в какую задницу ты угодил на сей раз. Эй, маэстро, скажи этому рохле!..»
Неподалеку расположилась стойка с полудюжиной гитар: от акустической «Креолы» с коробом, украшенным парой крыльев, до лаково-красного «Фузз-драйвера-ZX-2700» с панорамным звучанием и встроенным энерджайзером. «Драйвер» мог «накрыть» стадион без внешнего усилителя. Под потолком висели темно-зеленые «стручки» с горошинами микрофонов: черными широкополосниками и алыми конусами «спиц».
Лючано окончательно уверился: их разместили в студии звукозаписи. Вон прозрачное окошко, за ним – кабинка оператора. А вот и толстенная «глухая» дверь.
Дверь была приоткрыта.
Не заперли?! Могут же и террористы хоть разок облажаться? Все мы люди, все мы человеки… С замирающим сердцем он на цыпочках подкрался к двери, потянул на себя. Та поддалась молча, без скрипа.
Короткий коридорчик. Еще три двери: налево, в операторскую, направо, в каморку за стеной из матового стекла, и входная мембрана – в конце коридора. На стенах – портреты вехденов в национальных одеждах. Двое с гитарами: один лохматый, зверообразный, похожий на ташмирского йети, другой выкрасил лицо «рентген-гримом» – сквозь кожу просвечивают кости черепа. Третий музыкант, в облаке искрящегося воздуха – за клавинолой. Четвертый – за ударной установкой. Барабанщика почти не видно – лишь взлетели руки с полиморфными палочками, да разметалась грива фиолетовых волос.
И наконец – трубач с раздутыми щеками хомяка, в антикварной шляпе-цилиндре. Он с упоением дул в чудо, сияющее надраенной медью.
Бижан Трубач, из-за которого Фаруд угодил в экзекуторскую Мей-Гиле? В то время Лючано не сомневался: Сагзи пытают зря, вехден ни при чем. Ан нет! Федеральный агент шел по верному следу; тянул-тянул за ниточку, да не вытянул. Агент считал вехдена свидетелем; максимум – мелким соучастником. А на деле, судя по тайным прозрениям, Фаруд – крупная рыба. Похищение близнецов – мелочи, частный заказ, возврат долга…
Тем более надо уносить ноги!
Он сунулся в операторскую. От стены до стены – пульт с сотнями динамических сенсоров, десятками портов, эмиторами, разъемами периферии и рядами «ручников» для тонкой настройки. Стойки с рекордерами – «кристаллы», «стебли», гиперонные матрицы. Пакетники-мультифильтры, генераторы акустических линз. У стены – клавинола «Galact-Pro-076e» и два навороченных синтезатора.
Единственное окошко выходило в комнату с гитарами. Тарталья вздохнул с облегчением: Юлия сидела на прежнем месте. Скулит она или нет, слышно не было: звукоизоляция работала исправно.
Он заглянул в дверь направо. Всю каморку занимала шикарная ударная установка. Барабанщик с фиолетовыми кудрями отсутствовал – и слава богу! Вопрос в другом: за каким чертом похитителям понадобился он, Лючано Борготта?! С детьми ясно: Шармаль-младший не может допустить, чтобы близнецы попали в руки Юлии. Опять же, встреча с отцом: Штильнер летит на Террафиму…
Штильнер.
Летит.
Профессор должен был прилететь сегодня! Похитители ждали космобестиолога.
Дурацкая депеша с Сеченя – проверка! Профессор – тамошний уроженец. А он, Тарталья, еще и помянул в разговоре с курьером графа Мальцова. Для террористов все сошлось, они приняли его за Штильнера. Профессора, небось, никогда не видели, захват готовился в спешке, снимок не успели переслать – вот и обознались.
Надо им сказать, что они ошиблись!
«И они принесут тебе извинения, малыш, – в далеком голосе маэстро Карла звучала горькая ирония. – Возместят моральный ущерб и отпустят на все четыре стороны…»
Скрипнув зубами – прав маэстро! – Лючано от души врезал кулаком по ближайшему барабану. Бумкнуло глухо и неубедительно. «Ударник» сконфузился и поспешил оставить каморку.
Непроверенной оставалась мембрана в конце коридора. Он толкнул ее плечом. Начал искать электронный замок или идентификатор – не нашел. Пнул ногой – без особого результата. Напоследок плюнув на сволочную мембрану, побрел обратно. Хоть бы Юлия пришла в себя! Вместе они что-нибудь придумают…
Помпилианка ждала его.
Нагая, как при рождении, женщина застыла посреди комнаты с гитарами, прогнувшись в гимнастическом «мостике». Тарталья судорожно сглотнул. Юлия была хороша! Смоляная грива разметалась по полу языками черного пламени. Напряглись стройные щиколотки. Холмики грудей венчали острые бугорки сосков. Полоска темных волос, с тщательностью дэпиллированная по бокам, делила лобок надвое. Бедра, призывно раздвинутые, открывали…
«Ах, если бы она соблазняла меня, будучи в своем уме! Я бы и минуты не колебался! Но она – безумна. Нельзя – так. Нельзя!»
Он отвернулся.
Стыдное и властное томление копилось в низу живота. Все-таки у него давно не было женщины. Очень давно. Эта развратная, вызывающая, откровенная, как запах течки, красота – опалена дыханием безумия, она возбуждала, отталкивая.
– Я – твоя…
– Юлия, не надо… – он охрип, а лучше бы онемел. – Опомнитесь! Мы в плену! Наша жизнь в опасности! Надо думать, как выбраться…
Слова получались казенными.
Слова скрипели песком на зубах.
Зов плоти выглядел много естественней, и побеждал.
– Да, да! Это последние минуты нашей жизни! Зачем терять их напрасно?!
Двуединый демон, поселившись в душе, раздирал новое жилище надвое. Наплевать на голос разума? Взять Юлию – сейчас, здесь, чтобы угроза смерти придала соитию дополнительной остроты? Зная, что в любую секунду…
