«В постели ты ее, значит, представить не мог? А на полу? Тебе на полу больше нравится, дружок? Тут еще есть диванчик…»
Это бесчестно! Воспользоваться невменяемостью женщины… Если они выживут, он не сможет взглянуть ей в глаза! А Юлия его просто убьет! – разорвет голыми руками… Но если она права? Если никакого «потом» уже не будет? И наконец, если помпилианка навсегда останется похотливой самкой, норовящей отдаться первому встречному?
Тысяча «если» спешила оправдать подлость.
– Я иду к тебе…
Помпилианка упруго оттолкнулась от пола руками. Плавным, не слишком быстрым движением встала на ноги и танцующей походкой направилась к Лючано. Не дойдя трех шагов, она вдруг рухнула на колени, распласталась на полу – и поползла.
– Что вы делаете?!
Руки женщины обвили его колени. Юлия начала взбираться по нему, как по древесному стволу. Две вкрадчивые змеи скользили по телу, лишая воли к сопротивлению. Горячее, лихорадочное дыхание. Озноб. Напряжение.
Поцелуй.
Язык женщины метался, жаркий и требовательный.
Наверное, он бы не устоял. Юлия, с ее натиском влюбленной кошки, добилась бы своего. Но все решил случай. Мелкая досадная случайность, от которой не застрахованы даже безумцы. И он действительно не устоял – в прямом смысле слова.
Он оступился.
Сделав шаг назад, пытаясь поймать равновесие, Лючано запнулся о бухту силового кабеля – и грохнулся на пол вместе с Юлией. Кажется, помпилианка сильно ударилась. Во всяком случае, поведение ее изменилось кардинальным образом.
– Да! Бей меня! Я заслужила! Я виновата!
Сладострастный дурман, туманивший рассудок еще миг назад, рассеялся, как дым. Возбуждение не улеглось, но Лючано опять видел не нагую богиню, а несчастную, обезумевшую пленницу. У Юлии нервный срыв. Ее надо пожалеть и успокоить. А не потакать сексуальным фантазиям! Придет в себя – спасибо скажет.
«Жди!» – расхохотался Добряк Гишер.
И Лючано не рискнул цыкнуть на старого циника-экзекутора.
– Отомсти мне! Накажи за все! Я должна страдать, как страдал ты!
– Молчать! – рявкнул Тарталья тоном сержанта, взявшего за грудки строптивого новобранца. Раз Юлия склонна к подчинению, этим стоило воспользоваться. – Встать! Приказываю успокоиться и одеться. Немедленно! Вон ваша одежда. Я кому сказал?!
Разом лишившись жизненной энергии, женщина с трудом поднялась на ноги. Всхлипывая, Юлия послушно начала одеваться.
– Я никому не нужна! – сквозь слезы причитала она. – Муж меня бросил! Подал на развод, когда я… согласилась… на эксперимент! Я страдала… О, как я страдала! Если бы вы знали, Борготта! Потом мне казалось: все позади. Я ошиблась! Я одинока, Борготта! Слышите? Я одинока! Меня боятся, меня уважают, со мной считаются… меня ненавидят, меня хотят… Но никто – вы слышите?! – никто не хочет меня понять! Никто меня не любит! Ни один человек во Вселенной…
«Истерика, – отметил маэстро Карл, знаток слабого пола. – Знакомое дело. Справимся. Худшее позади, малыш».
«Это еще бабушка надвое сказала, – возразил Гишер. – Дамочка переменчива, как погода весной. Того и гляди, опять домогаться начнет. Или голову об стенку расшибет. Держи ухо востро, дружок!»
Действительно, рыдания Юлии становились громче. Она тряслась, словно эпилептик; слова превращались в неразборчивое бормотание. Нет уж, хватит с нас «овоща»!
– Прекратить истерику! Это приказ!
Юлия умолкла так резко, что он поначалу даже не поверил. Решил: слух изменяет. Или помпилианка набирает воздух, желая разразиться очередной серией рыданий.
– Вы согласны, чтобы я помог вам?
– Да! Да! Я на все согласна! – старая песня, но в голосе женщины царил восторг. От этого делалось страшно. – На все, что пожелаешь!
– Повторяю: вы согласны на мою помощь?
– Да! Ты хочешь мне помочь? Я тебе не безразлична?
С нарочитой медлительностью она взялась за жакет, мигом раньше наброшенный на плечи.
– Это просто помощь. Помощь невропаста. Вы согласны?
– Да!!!
«Невропаст. Невропатолог. Невроз, – с тоской подумал Лючано. – Родственные слова. Считай, братья. Как же я устал от вас всех: рабов, хозяев, отцов, детей…»
И начал работать куклу.
Женщина была обнажена перед ним.
Не телесно, а иначе, на уровне доверия, знакомого лишь тем, кто чуткими пальцами касался сокровенного – разума, души, инстинктов, подсознания. Снаружи, во внешнем мире, кукла двигалась вокруг невропаста, поигрывая снятым жакетом, как матадор – алым плащом. Бык не спешил нападать. Бык мычал, удерживая женщину на расстоянии. Но обильный поток слов-транквилизаторов не имел принципиального значения.
Главное происходило не здесь.
Манипулируя пучками куклы – профессиональный термин в отношении Юлии вызвал мерзкую оскомину – он не сразу заметил неладное. Поначалу все шло нормально. Большинство нитей перетянуты и фальшивят, как струны гитары, настроенной любителем. При нервном срыве это естественно. Убрать лишнее напряжение, расслабить, унять дрожь – и человек придет в норму. Адский труд: вести больного. Адский, но посильный. Он хорошо помнил, чего стоило маэстро Карлу вести графа Мальцова.
Да и самому доводилось.
Дело было в другом: часть нитей выглядела странно. Сперва он подумал: «незнакомо» – и осекся. Легкое мерцание. Глянцевый, словно наэлектризованный ворс. «Басовые» утолщения. Тот же эффект он наблюдал у безмозглого «овоща» Пульчинелло! Только у Пульчинелло нити-мутанты образовывали самостоятельную «сеть», отдельные пучки, уходящие корнями в темные глубины первобытных рефлексов. А у Юлии мерцающие «басы» перемежались обычными нитями, как в мышцах чередуются быстрые и медленные волокна.
Казалось, ее пучки начали фрагментарно перерождаться.
«Пробуй, малыш. Раз уж взялся…»
Он восстановил тесный контакт, ощутив легкий укол, как от разряда статического электричества. Ощущение нельзя было назвать неприятным. В Лючано вошла толика чужой энергии, помогая наладить связь. Осмелев, он принялся оглаживать нити, пытаясь ослабить вибрацию.
Впервые он работал
С «овощем» было иначе. Он не стремился уловить и понять разницу. Отвлекаться нельзя. Потом, когда все закончится, он, наверное, рухнет пластом. Такие эксперименты даром не проходят. Если работаешь куклу в состоянии аффекта, временного помрачения рассудка…
Откуда он это знает?
Он никогда не работал сумасшедших кукол!
«Это опыт, дружок. Опыт. Ты не знаешь наверняка, но догадываешься. И готов побиться об заклад, что прав. Валяй, трудись. Я в тебя верю».
«Спасибо, Гишер».
Копилась усталость. Он полностью сосредоточился на пучках. «Басы» делались тоньше. Ворс втягивался в струны. Надо поймать ритм колебаний, как перед сеансом экзекуции. Нащупать, слиться, войти в унисон…
