Умолк «комод». Сразу. Ящики задвинул, на крючки запер.
Красный весь: тяжело, небось, молчать. По себе знаю.
– Впрочем, если вас интересует цель моего… как вы изволили выразиться? допроса?! – трупарь вертит карточку в пальцах, словно дохлого мотылька. – Вам известно, кто он есть, наш благодарный господин Джандиери?
– Так написано же! На карточке! – не выдерживает второй «клетчатый», который на таранку похож.
Трупарь его не слушает.
Не слышит.
– И ты, Княгинюшка, Дама моя разлюбезная, тоже не знаешь?
Мед, не голос. Течет, засасывает вязкой, сладкой трясиной. Интересно, почему он с «клетчатыми» на «вы», а Рашельке тыкает?!
– Отчего же, Король. Знаю. Когда я видела его в последний раз, он был жандармским полуполковником. Облавник, из 'Варваров'.
– Совершенно верно, Княгинюшка, совершенно верно! Отсюда и мой вопрос: давно ли князь Джандиери числится в отставке? Ведь это он, если мне не изменяет память, сперва взял тебя в Хенинге, а по отбытии наказания лично перевел тебя на поселение не где-нибудь у полыньи с золотыми нерпами, а с послаблением?! поближе к себе, к покровителю в мундире?! Рассказывали: из столицы в Мордвинск для этой малости перевелся – по ваши души! И вот: вуаля! ты в Крыму, на солнышке!..
– Ах вы, каины!
Ой, мамочки! и когда только «клетчатые» за левольверты схватились?! Один Друцу в лоб целит, другой – Рашельке!
– Колитесь, суки, на кого еще фараонам плесо забили! Ну?!
– Тише, братец вы мой, – брезгливо жмурится трупарь. – К чему такие страсти? Я полагаю, здесь собрались разумные люди, и сейчас мы услышим все, что нас интересует.
– Я… пшшшу…
Словно прибой на берег накатился: 'Я… покажу…'
Тузиха!
А о ней уж и забыли все…
– Вам сейчас нельзя напрягаться, госпожа Андрусаки! Я это говорю вам, и как врач, и как Король Крестов! Я не исключаю летального исхода! Вы слышите?!
– Ссс…
И – где двор? где гроб с покойницей? где трупарь, «клетчатые» с левольвертами ихними…
Где я?!
Напротив, за столиком – незнакомый господин с рыжими усами щеточкой; в дорогом костюме, и сигару курит.
Даже дымком повеяло!
– …Вы, голубчик, лучше кушайте эклер. Сельтерской запивайте. И если увидите милую госпожу Альтшуллер, передавайте ей душевный привет от князя Джандиери. Спросите: почему? Почему я не зову городовых, почему не велю…
Речь его переходит в невнятный лепет, уплывает прочь. Мир вокруг подергивается рябью, сквозь него начинает вновь проступать балаклавский двор, человек за столиком теперь виден смутно – словно я, рыба- акулька, на него из-под воды смотрю. Или будто он сам под водой, а я… нет, опять развиднелось, и голос вернулся.
Господин протягивает руку, успокаивающе похлопывает по плечу кого-то невидимого.
Федюньшу, наверное.
– …Голубчик, вы обязательно, обязательно передайте госпоже Альтшуллер о нашей случайной встрече. Я бы с удовольствием поболтал с ней обо всем этом… как частное лицо. Исключительно как частное…
Снова – рябь, туман, невнятица сонного лепета. Понимаю новым, не своим пониманием: теперь уже – насовсем. Выдохлась Туз.
И вдруг – последним, догорающим отзвуком:
– …Столько лет кричал державе в уши, вопил гласом вопиющего: не ветки, корень рубить надо! Глухая держава оказалась. Маразм у державы старческий. Вот я и подал в отставку…
Дернулось, зашлось сердце. Потемнело в глазах. 'Вот так люди и умирают,' – отчего-то подумалось. Спокойно, без страха. А когда глаза я открыла, гляжу – обмякла Туз в своем кресле. Голова в чепце на грудь свесилась.
Все.
Нет больше в Балаклаве Туза.
– Зря это ты, Деметра, – с сожалением протянул трупарь. – Ну да Бог тебе судья. Покойся с миром.
Взял тросточку; перекрестил старуху своим пуделем.
А потом к нам обернулся. Ко всем.
