- Нянчи, дура!
Мама Ума и возмутиться-то как следует не успела, потому что я уже был мокрый и орал во всю глотку.
На обряды восхваления дитяти явились все кому не лень. А не лень было многим. Разглядывали, цокали языками, сюсюкали… 'Уроды!' - думал про себя я, уже умея думать, но еще не научившись говорить. Может, это и к лучшему, а то бы я им сказал!.. Наконец возбужденная мама Ума нашла, с кем поскандалить для полного счастья. Выяснилось, что владыка темной планеты Шани и господин шестого дня недели отказался делать младенцу 'козу'!
Кощунство!
- Ничего подобного! - возразил владыка планеты Шани. - Просто у меня дурной глаз. Боюсь напустить порчу… Сама знаешь: кто под моим знаком родится, тому счастья не видать! Будет он убит, богатства его расточатся, жены с чадами погибнут, друзья предадут…
- Моему ребенку наидурнейший в Трехмирье глаз - что сандаловые притирания! - гордо заявила мама Ума и именем Разрушителя велела нахалу смотреть.
На меня.
Ну, он и посмотрел. Разок всего посмотрел, даже не в упор, так, зыркнул искоса и зажмурился - а у меня сразу отвалилась голова.
Переполох поднялся! Гости под шумок разбежались, папа Шива вздул болтливую супружницу, а после велел своему любимцу, карле-привратнику, сыскать для меня новую голову. С непременным условием: обладатель головы-замены должен перед этим смотреть на север. Умненький карла обернулся белым быком и ускакал, а вскоре явился назад с головой… кого б вы думали?!
Восточного Слона-Земледержца. Дескать, слон был единственным, кто смотрел на север!
Папа глядь - по пятам карлы несется бешеный Громовержец, кроя папу с его детьми и карлами на чем свет стоит.
- У-у-у, - кричит, - барбары! Слоненка замучили! Разражу!
И ваджрой машет.
Пришлось папе Шиве купать бедного слоника в водах Прародины, возвращать его Индре с новой головой, краше прежнего, а мне первую приделали. Не протухать же сокровищу! Вот и стал я после этого вождем папиной свиты[43] и большим докой по части учености. В общем, понятно: народную мудрость 'Пусть лошадь думает, у нее голова большая!' - слыхали? А у меня-то голова впятеро поболе конской будет… К чему я все это? А к тому, что именно меня Опекун Мира и попросил:
- Пособи, друг Ганеша, моему Черному Островитянину! Да-да, тому, который Вьяса-Расчленитель! Помнишь, ты Святые Веды в его редакции читал и все бухтел 'Хорошо есть, и хорошо весьма!'? Пишет он летопись, а я боюсь: ошибется, запамятует, кляксу посадит - не сохранит для вечности! Ты уж, будь любезен, проследи!
Я хоботом мотнул - прослежу, мол!
Вот и слежу с тех пор. Хороший он мужик, Черный Островитянин, урод вроде меня, только еще смешней! На первых порах грызлись: норов у него - куда там папе Шиве! А потом сошлись. Душа в душу. Я даже узелок на память завязал: помрет Вьяса, я его к себе возьму. В любимцы, вроде папиного карлы. А летопись эта меня и самого увлекла.
Помогаю, а кое-что и лично пишу.
Вот как сейчас: я пишу, а ко мне этот буян заходит, скандалист злоязыкий… Рама-с-Топором.
Папа велел пускать и не связываться. Да, стану я с ним связываться! Он мне в первый раз полбивня отколол, что ж я, дурак, вторым бивнем рисковать?
- Привет, - говорю, - Палач Кшатры! Ом мани! Как живете-можете?
- Живу, - отвечает. - И могу помаленьку. А ты все строчишь?
- Строчу. Про тебя и строчу. Только что закончил.
- Про меня? О чем именно?
- Да как к тебе на Махендру в прошлом году Дрона являлся. Оружие небесное клянчить.
- Интересно, интересно… Прочитать дашь?
- Да читай, - говорю. - Не жалко.
Он и прочел.
Вслух.
'…Однажды Дрона услышал о великодушном брахмане Раме-с-Топором, укротителе врагов, что он желает раздать все свое богатство брахманам. И к Раме, отправившемуся в лес, явился тогда сын Жаворонка и сказал:
- Узнай во мне Дрону, быка среди дваждырожденных! Пришел я к тебе, желая получить богатство.
Рама сказал:
- Все золото и другое богатство, какое было у меня,все отдано мною брахманам, о богатый аскетическими подвигами! Теперь осталось у меня только это тело, драгоценное оружие и различное вооружение. Выбирай же, о Дрона, что я должен дать тебе! Говори скорей!
Дрона сказал:
- Благоволи же, о потомок Бхригу-риши, отдать мне все без исключения виды оружия вместе с заклинаниями и тайнами их применения!
Сказав 'да будет так', Рама отдал ему тогда без исключения все оружие и военную науку вместе с ее тайнами и законами. И, получив дар, весьма довольный Дрона отправился к своему другу Друпаде- Панчалийцу…'
Ох и досталось же мне! И на орехи, и на финики в меду! Хорошо хоть, папа с мамой укатили на север, на вершину Кайласы, и в обители никого не было… Аж уши завяли - а они у меня такие, что ежели вянут, то дней на семь-восемь, не меньше!
- Укротитель врагов! - кричит. - Раздать богатство брахманам! Что мне, старому, раздавать? Циновки со шкурами?! Придурки вы с твоим Вьясой! Расчленители!
Еле-еле успокоился.
- Знаешь, - говорит, - как на самом деле было? Не для истории, для нас с тобой? Ты ведь, Ганеша, в сущности наш, обычный, бог из тебя никудышный… В детстве сынки прочих небожителей потешались небось?
- Угу, - киваю я. - Потешались. А я их хоботом…
- Вот потому к тебе и взывают почаще, чем к ним. Тебе не стесняться, тебе гордиться надо!
- Эх, Рама! - говорю. - Гордиться… Тут у папиного карлы в заначке полкувшина суры есть. Будешь?
- Наливай, - отвечает.
Сели мы, он мне под суру-сурочку правду и рассказал.
А я записал.
Не для вечности, не для Опекуна Мира.
Для себя.
Ну, может, еще для кого-нибудь…
- Явился… - буркнул Рама, подымая взгляд от собственных костлявых колен, на которых лежал чурбачок 'шипастого' самшита.
И ни к селу ни к городу добавил:
- Долго шел… блудный брахман!
Видимо, двумя последними словами Палач Кшатры заменял одно, гораздо более простое - 'странник'.
Аскет, в прошлом году разменяв второй десяток второго века, выглядел вдвое моложе. Издалека. Вблизи он выглядел иначе, но тоже… это если в лицо не особо пристально заглядывать. Такие, как Рама-с- Топором, живут долго (если повезет), старятся туго (если сами того не хотят) и умирают сразу, без дряхлости и долгих страданий. Многие завидуют. Дураки…
